— Ну, Умбези, поблагодарим судьбу, что мы остались живы. Если я не умру, — прибавил я.

— О Макумазан, ты, без сомнения, будешь жить. Так сказали два наших знахаря, которые осматривали тебя. Один из них наложил на тебя эти кожаные повязки. Я обещал ему телку, если он вылечит тебя, и дал ему в задаток козла. Но он сказал, что ты должен лежать здесь месяц, если не больше. Тем временем Панда прислал за кожей для щитов, и я вынужден был убить двадцать пять моих лучших коров… то есть, моих собственных коров и коров моих людей.

— Мне очень жаль, что ты не убил коров до того, как мы встретили этих буйволов, — проворчал я потому, что у меня очень болели ребра. — Пришли сюда Садуко и Скауля. Мне хочется бы поблагодарить их за то, что они спасли мне жизнь.

На следующее утро они пришли, и я горячо поблагодарил их.

— Не надо, не надо, инкузи, — сказал Скауль, плача слезами радости от того, что ко мне снова вернулось сознание и рассудок. Это были слезы не Мамины, а настоящие слезы. Я видел, как они стекали по его плоскому носу, сохранившему еще следы орлиных когтей. — Не надо, не благодари больше, умоляю тебя. Если бы ты умер, то и мне хотелось бы умереть. Вот почему я: прыгнул в воду, чтобы спасти тебя.

От этих слов мои глаза увлажнились. Мы привыкли свысока смотреть на туземцев, а, между тем, где мы нашли большую преданность и любовь, как не среди дикарей?

— Что касается меня, инкузи, — сказал Садуко, — то я только исполнил свой долг. Разве мог бы я ходить с поднятой головой, если бы буйвол убил тебя, а я остался бы жив? Даже девушки засмеяли бы меня. Но какая толстая шкура была у буйвола! Я уж думал, что копьем никак не проткнуть ее.

Заметьте разницу в характере этих двух людей. Один, вовсе не герой в повседневной жизни, бросился на помощь просто из верности к своему господину, который часто ругал его, а иногда и бил за пьянство. Другой рисковал жизнью из тщеславия, а может быть, потому, что моя смерть помешала бы его планам и его честолюбивым замыслам, в которых я должен был принять участие.

Когда Скауль вышел из хижины приготовить мне пищу, Садуко сразу перевел разговор на Мамину.

Он слышал, что я видел ее, и хотел знать, нахожу ли я ее красивой.

— Да, очень красива, — ответил я. — Это самая красивая зулуска, которую я когда-либо видел.

— И она умная, такая же умная, как белые женщины?

— Да, очень умная, гораздо умнее многих белых.

— И… какая она еще?

— Очень непостоянная. Она может меняться, как ветер, и быть то теплой, то холодной.

Он немного подумал, а затем сказал:

— Какое мне дело, что она холодна с другими, лишь бы она была теплая со мной.