Но араб гневно набросился на них, его костлявые кулаки сыпали удары, обутые в сандалии ноги щедро раздавали пинки, и на курчавые головы носильщиков обрушился целый град ругательств.

Опешив, они быстро разбежались. Только Хатако остался на месте. Его рот растянулся в невыразимо тупую улыбку.

Дшагга со смехом смотрел на него с утеса, но не заметил пожиравшего его из-под полузакрытых век взгляда, которым Хатако старался навсегда запечатлеть в памяти его лицо.

Тупо осклабившись, Хатако медленно двинулся вперед. Тогда дшагга закричал ему вдогонку:

— Эй ты, не повстречали ли вы на пути аскари, спускавшегося с гор?

— Да, он только что прошел мимо, — ответил Хатако с холодной насмешкой в глазах.

— Мимо?! Дурак! — рассмеялся дшагга и бросил вслед удалявшемуся Хатако несколько щепок. Но один из товарищей положил ему на плечо руку:

— Оставь его в покое, он маскини на мунгу (юродивый, слабоумный).

Араб стоял среди дороги и поджидал Хатако.

— Про кого ты сказал им, что он только что прошел мимо?

— Про аскари, о котором он меня спрашивал, — ответил Хатако. Его верхняя губа насмешливо и презрительно подергивалась.

Старик провел рукой по бороде и тихо рассмеялся.

— Они не заметили когтей на бархатной лапке! Но хорошо, что так обошлось, потому что, кто знает, как на этот вопрос ответили бы эти дурни! Поэтому я их поскорее прогнал!

— Да, я сразу понял. Благодарю тебя, мой отец. И смотри, — он запнулся и посмотрел в пространство в поисках слов, — добро, которому ты учил меня и оказывал мне, все это не пропало напрасно. Со мной то же, что и с молодым леопардом, которого они держат в крепости Моши; прошло много времени, пока удалось приручить его. Но и теперь он время от времени перегрызает горло собаке, которая на него бросается. Это я хотел сказать тебе, прежде чем мы попрощаемся, потому что там, у того бамбука, я хочу свернуть с дороги и пересечь наискосок долину, чтобы скорее добраться до крепости! Нужно торопиться… Скажи, Мели ничего тебе не говорил о том, когда и как он собирается привести в исполнение свой план?

Старик покачал головой.

— Нет, Хатако. Когда он покупал у меня ружья, я даже не знал, что он намеревается с ними делать. Эти слова там, в горах, которые исторгла из его груди ненависть, вот все, что я от него слышал. Теперь ступай, сын мой, да хранит тебя Аллах!

Они стояли на поросшем мхом камне и молча держались за руки. На стройных стволах бамбука листья дрожали и колыхались от вечернего ветерка, как связки зеленых перьев. Солнце склонялось к закату, из-за мощных горных громад струились лучи розового света. Хребты и скалы сияли золотым блеском, долины тонули в голубом полумраке…