— Пустите, Костя! Могут войти… Зачем вы ворошите старое, перегоревшее?
Ярцев сжал ее локти в своих крепких пальцах. Она вдруг притихла, как нашаливший ребенок, мигая смущенно и виновато ресницами.
— Пустите! — сказала она. — Зачем вы?…
Он молча поцеловал ее. Это был первый их поцелуй. Рот ее ломко и жалобно дрогнул.
— Пустите! Не надо! — повторила она, не двигаясь.
Он поцеловал ее снова, еще и еще… Она дрожала всем телом, как перепуганный жаворонок в руках птицелова.
— Любишь? — спросил он беззвучно.
— Не знаю, Костя. Я слишком устала… Не мучь меня! Будем друзьями!
Ярцев, побледнев, отступил к столу… Этого он боялся больше всего!
— Что же! — прошептал он потерянно. — Ты вправе…
Голос его сорвался.
Тогда Эрна, позабыв обо всем, прижалась к нему, ловя холодеющим ртом его губы…
В тот же день вечером на квартиру Ярцева неожиданно пришел инспектор полиции н, предъявив ордер, строго сообщил, что «по распоряжению кейсицйо мистера Ярцева надлежит выслать в трехдневный срок в Соединенные Штаты Америки, гражданином которых он по бумагам является».
Эрна и Наль получили такое же уведомление через другого инспектора о предстоящей высылке их на Яву.
Ярцев немедленно позвонил профессору.
— Таками-сан, вы теперь власть — депутат нижней палаты. Устройте, пожалуйста, чтобы нам разрешили ехать всем вместе в Китай… На Яву моим друзьям нельзя возвращаться.
— Вряд ли что выйдет, — ответил грустно профессор. — Иметь дело с кейсицйо это, вы знаете, очень трудно даже для депутата.
Утром, однако, он нанял просторное такси с хорошо одетым шофером и поехал по учреждениям. В это же время Ярцев отправился в американское консульство, а Онэ и Гото, по просьбе Эрны, стали звонить чиновникам Гаймусе.
В результате общих усилий кейсицйо согласилось отложить высылку «террористов», позволив выехать всем троим за свой счет, куда они пожелают.
Эрну и Ярцева предстоящий отъезд из Японии только обрадовал. Освобожденные событиями и размышлениями от внутреннего разлада, оба они ощущали теперь в себе заново свежесть чувств и ясную веру в жизнь и людей. Мир опять становился широким.