…Сидя в этом шелестящем мире, нелегко сосредоточиться на книге, а закончить «Мертвые души» до приезда Виконта просто необходимо. Позорно было, когда она не вполне уважительно отозвалась о Гоголе, а он поднял бровь, пожал плечами и синие глаза стали такими пустыми, незаинтересованными… Это одна из высших степеней неодобрения. По такому поводу ей никогда не влетает, то есть он не произносит резких фраз, не отправляет от себя «заниматься математикой» или «обдумать дальнейшее», но теряет интерес к разговору и человеку, с которым говорит. Это даже нечестно, рассказал бы, объяснил. Оказалось, вчитываться в каждое гоголевское слово доставляет огромное наслаждение, до чего остроумно! Чем больше она восхищается, тем острее ощущает свой позор. И это она обозвала скучным? Лучше честно признаться, что читала в гимназии невнимательно, хотя и это его в восторг не приведет.

…На дороге появляется невозможно тонкая фигура, перехваченная широким поясом. Дмитрий! Лето, и братья, конечно, здесь, в имении. Ожидают в отпуск и отца. Правда, говорят, положение на фронте очень тяжелое, так что неизвестно, приедет ли. Лулу чуть не слетела с ветки. Этого еще не хватало! Дмитрий тоже поджидает Шаховского, как это часто бывает в последнее время. Таскается за ним всюду! Лулу сжимает кулаки. Она видеть его не может рядом с Виконтом. Кривляка! С ним связано худшее происшествие недавнего времени. Казалось, после строгого запрещения, их драки канули в лету. Но Лулу сорвалась. Именно она кинулась на Дмитрия, когда он поднял на Ромашку хлыст, но вложила в драку и все другое накопившееся. Как смеет он мешать ее общению с Виконтом, подражать ему, да еще и видеться с ним значительно больше! Виконт и в комнаты к братьям заходит часто, а к ней теперь, практически, никогда, и в зале пропадает с ними часами… Лулу убеждена, в том чудовищном случае была и его вина. Зачем он пригласил на прогулку их обоих, зачем? Неужели, не понимает, что они ненавидят друг друга? Вот и стал свидетелем настоящего побоища, ибо Лулу кидалась на Дмитрия со всей яростью, даже после того, как вырвала хлыст, а Дмитрий, как водится, отвечал ей со всем старанием. Все началось, когда Виконт отвлекся. Снимал с лошадей припасы, ослаблял подпруги. А они… Даже вспоминать скверно, как Виконт подбежал, резко прикрикнул…. Дмитрий, схваченный за шиворот, отлетел от Лулу, на метр. Ей Виконт гневно бросил через плечо, не посмотрев: «Это безобразно! Сядь на лошадь и домой! Не смей гнать! Объяснять тебе что-либо бессмысленно!» А сам остался с Дмитрием! Правда, приехал брат поздно и буквально шатался, — от усталости что ли? Лицо мрачное, от ужина отказался. Тетка всполошилась: «Митенька, ты, вроде, избитый весь!» Дмитрий, не поднимая глаз, буркнул: «Павел Андреевич бороться учил…» — и пошел к себе. Лулу не спала всю ночь, вскакивала, несколько раз подходила к двери в мезонине, а утром, когда, наконец, так и не решившись постучать, дождалась Виконта, вся трепетала, извиняясь. Он послушал, кивнул и сказал: «Ну, допустим». И ничего больше. Ни: «успокойся», ни: «да все в порядке, Александрин!». А ведь раньше никогда долго не сердился!