Шаховской отшатнулся:

— Ты… Что ты говоришь? Ты это МНЕ говоришь? Это просто ты в таком состоянии… что надо — потом. Ты не понимаешь, что ты говоришь! Я хотел причинить тебе вред? Я — тебе? Да если у меня кто-то есть… Сашенька, как ты можешь? Это ты чудовищные глупости говоришь. — Виконт сильно сжал губы и отвернулся. — Ты меня видеть не хочешь сейчас, хорошо, понимаю, уйду.

— Вы уезжаете? Уезжайте, я сама уйду… куда-нибудь…

Он встал, откинул ногой стул, и, глянув на нее ставшими странно прозрачными глазами, пошел к двери…

Саша вскочила и, позабыв о боли, кинулась за ним. «Сашенька», сказанная им ей первый раз в жизни, и тон, невероятный тон, каким он это произнес, просто перевернули ей душу. В носу сильно защипало.

— Виконт! — он обернулся, а она замолчала, испуганная выражением его лица. Расстроенное, поникшее… Это она его до такого довела. Предатель? Да этот предатель ей роднее, чем тысяча самых преданных товарищей! Первая необходимость в жизни — чтобы он не уходил, а уже потом можно упрекать, плакать, разбираться.

Он положил руку на медный ободок высокого умывальника и, прислонившись к ней лбом, ждал, для чего Саша его остановила. Она глянула на желтые краники и вдруг вспомнила жаркое летнее утро. Рассыпавшиеся брызги воды, она прячется за креслом… Он тогда смеялся, и капли скользили по его отглаженной рубашке…

— Я так не думаю… Виконт… я не хотела.

— Господи, да конечно, я виноват! Из-за моей слепоты могло произойти, черт знает что. Прозрел, наконец. И что? До кого решил достучаться?

Лулу опустила глаза, боясь снова посмотреть ему в лицо или подойти. Виконт повернулся и сделал к ней шаг.

— Что бы ты про меня ни думала, Александрин, каким бы подлецом не считала, — Лулу вскинула-таки глаза: опять Александрин? Да, у него теперь лицо, как обычно… почти, как обычно, — я не могу тебя так оставить. Подумай, там, в Луганской все-таки женщина, родственница, как звать забыл… Люба. Да и Антонина там. Ты отдохни, приди в себя… Потом мы поговорим, я пока наверх поднимусь.

Прикрылась дверь. Еще один, слабый стук другой двери — наверху. Лулу некоторое время пребывала в прострации и вдруг встрепенулась… Как она могла его отпустить? Сегодня встретила после стольких месяцев разлуки и снова теряет? Надо бежать за ним! Да что бы он ни сделал! Она заставила себя встать. Постояла, примерилась… Плечо, спина и рука горят, но идти сможет. Потихонечку, постанывая, доплелась до комнаты в мезонине и окликнула: «Виконт!».

Послышался скрип кровати, и дверь открылась. Не дожидаясь, пока она что-либо вымолвит, Виконт предупреждающе поднял руку: