— Да… он мне очень родной… Но вы как-то странно о нем говорите… «Мода», «Идол», «Шик». Он совсем другой, что вы! — Саша вообще усомнилась бы, о Виконте ли говорит Илларион Ипполитович, но знакомые метки: «фехтование», «живопись», «верховая езда» не оставляли сомнений.

— Возможно. Я ведь его и не видел никогда. Но я не думал, что у него есть семья. Такие экстраординарные личности всегда представляются лишенными обыденных уз.

— Нет… нет… вы ничего не знаете! Я не могу, чтоб кто-то считал его таким… Идолом для каких-то спесивых снобов. Модной картинкой… Все, что я знаю, все, что понимаю — от него… Нет, это я неправильно говорю. Потому что слабо… А! Вот: «он создал нас, он воспитал наш пламень». Это точно. Это верно. Если бы не он, я знаете, какая была бы? Угрюмая, одинокая… озлобленная… или, может, забитая. Я должна была такой стать. Не рассказать, какая у меня была семья, совсем чужая мне… и я им чужая…. Я их и стеснялась, и боялась, и ненавидела даже. А он… один, все это преодолел во мне… сумел… Поль… он необыкновенно глубокий человек… как океан. Представляете? И умный, талантливый такой, что даже пытаться понять, откуда берется то, что он делает, или говорит невозможно… Его просто надо слушать, наблюдать — и это уже счастье!.. Он скульптор, на стольких языках говорит, причем великолепно… в стольких странах побывал… И от каждой взял самое лучшее… Он так поет… прекраснее итальянцев… он веселый, остроумный… как француз. И, знаете, не остряк, вот как бывают записные… Он просто скажет… таким тоном, так точно, так обыграет, что выходит самая чудесная шутка… То, что он знает — это просто необъятно. Хвалите за литературу? Меня? А это та часть, та мизерная часть его, которую он мне успел передать. А как он стихи читает! Если б слышали! Как никто в мире! Как будто говорить стихами — самое естественное… Рядом с ним было надежно, легко, нечего бояться, все плохое улетучивалось сразу. Просто от его присутствия. Это особый мир — вокруг него. А если еще поговорить — все делалось понятно — и в себе, и в окружающем… Опять неправильно получается! Может показаться, он поучал, наставлял… Нет, это я ему все рассказывала, сейчас понимаю, сколько глупостей наговорила за все детство… Я выкладывалась, а он… может быть, всего несколько слов скажет, но таких!

Она говорила уже не Иллариону Ипполитовичу, а в пространство. Слезы беспрепятственно скатывались по разгоревшимся щекам, руки нервно поправляли падающие волосы.

— Не надо так волноваться, что вы, голубушка! — испуганным голосом произнес Илларион Ипполитович, сделал движение погладить ее по голове, но, видно, не решился. Рука так и повисла в воздухе.