В то время как я писала эти строки, на моих гуслях лопнула струна. Говорят, что это недобрый знак, но, я помню, ты говорил мне, что не должно верить ни снам, ни предвещаниям.

Я ничему этому не верю, а верю только тебе, мой повелитель, творец моего нового бытия…»

* * *

«О, я не смею сказать тебе, что боюсь и надеюсь, мой милый, потому что это было бы вместе и большой радостью, и большим несчастьем для меня.

Я люблю только две вещи на свете, разумеется, кроме тебя, – мои цветы и моих горлиц. Стефану я ненавижу.

Горлицы мои любятся, это я знала, но я и не воображала себе, что цветы мои тоже любятся, иные из них и растут, и цветут лучше, когда они подле некоторых других, а если приблизить их к другим цветам, которые им не нравятся, они начинают вянуть и сохнуть. Видно, у цветков, как и у людей, любовь – жизнь, а равнодушие – смерть.

О, если бы ты был со мной, ты увидел бы, как пониклая голова моя снова приподнялась и как бледные щеки мои покрылись ярким румянцем.

Но я думаю, что, кроме разлуки с тобой, есть еще и другая причина, по которой я худею и бледнею: я скажу тебе ее, когда узнаю наверняка».

* * *

«У нас, майнотов, есть страшный обычай.

Один путешественник спрашивал моего прадедушку Никиту Софианоса, чем потомки спартанцев наказывают обольстителя?

– Его принуждают, – отвечал прадедушка, дать семейству обольщенной быка, такого большого, чтобы он мог пить в Евротасе, стоя задними ногами за Мессенией.

– Да таких быков не бывает, – сказал путешественник.

– Зато у нас не бывает ни обольстителей, ни обольщенных, отвечал прадедушка.

Вот что говорил мой прадедушка, но с тех пор времена переменились и народ придумал страшное наказание за это преступление, которого предки наши не знали.

Если виновный тут, братья несчастной идут к нему, и он должен или загладить вину свою, или драться с ними. Начинает старший, если убьют, дерется второй, потом третий, до последнего, а после братьев отец.

Потом мщение завещается дядям, двоюродным братьям, и все они дерутся, пока виновный не будет убит.

Если виновник удалился, то мщение падает на его сообщницу: отец или старший брат, одним словом старший в семействе, спрашивает ее, сколько времени ей нужно, чтобы возлюбленный ее возвратился, и она сама назначает полгода, девять месяцев, но не больше года.

После этого все идет прежним порядком, никто не напоминает несчастной об ее проступке и спокойно ждут, чтобы назначенное время наступило.

В этот день старший в семействе спрашивает у несчастной, где ее муж, и, если мужа нет, он ее застреливает.