— Мутти! Мутти! Дас ист майне Муттер![9]

Женщина, не трогаясь с места, показала на девочку:

— Это моя дочь Эльзочка. Я пришла за ней. Господин офицер, разрешите мне взять ее домой… Она еще глупышка.

Алешкин поспешно сказал:

— Берите, фрау, если считаете, что дома ей будет более безопасно…

Женщина подхватила на руки девочку, сказала:

— Меня зовут Гизелой. В городе повсюду обвалы, уж не знаешь, где безопаснее.

Она вдруг заплакала, опустила девочку на пол.

— Я из того дома, — показала она на дом, окрещенный нами домом-кораблем. — Мое горе еще в том, что я родная сестра коммерсанта Генриха Адема.

— Это тот, который приходил к нам с белым флагом?

— Он, он! — Гизела осушила платком слезы. — Но брата моего сейчас в доме нет, он уехал на виллу, а за себя оставил майора Нагеля, чтобы он отстоял дома. — Она помолчала немного, добавила: — Нагель может сорвать переговоры, и в городе вновь начнутся бои. Я боюсь за дочь, она у меня единственная, муж погиб…

Она все это говорила на немецком языке. Когда Гизела умолкла, вновь взяла Эльзу на руки, я быстро перевел ее слова на русский.

Алешкин сказал:

— Если ее устраивает, пусть остается здесь с дочкой. Отведи ее в ванную комнату, там потише.

Она согласилась, и я отвел Гизелу вместе с Эльзой и тотчас вернулся. Алешкин взглянул на меня глазами, полными решимости и спокойствия; это был взгляд солдата, которому в бою и рана не преграда, а те «четыре шага до смерти» — так это лишь в песне, а в атаках солдат их, эти шаги, не считает, у него и без того работы по горло.

— Сдюжим! — сказал Алешкин и попросил Пальчикова разрезать гимнастерку у плеча.

Я заглянул в пролом — гитлеровцы накапливались напротив нашего дома с фаустпатронами и пулеметами. Алешкин поднялся:

— Я приказываю: по местам! А ты, Грива, не болтай! По местам, товарищи!..

2

Ефрейтор Пунке, войдя в отсек командующего, доложил: