Для полной проверки и подтверждения правильности бригадирского расчета и его новой схемы расположения шпуров бригаде разрешили повторить новаторский метод. Ну конечно же, горняки не ударили лицом в грязь, показали класс! Выдали за свою смену полтора цикла!

Тут и была полная победа. Начальник экспедиции издал приказ с выдачей денежной премии всей бригаде, а Семену Матвеевичу Хлыбину, за придумку новой схемы и применение ее на практике, выдали месячный оклад. В бригаде была создана, для обучения других проходчиков, школа по обмену передовым методом. А вечером по радио прочитали тот приказ, и сам Казаковский говорил добрые слова в адрес всей бригады, хвалил Семена Матвеевича за инициативу и призывал остальных горняков следовать передовому почину.

Санька, радостный и счастливый, жарил свои дранички-шанечки на большой сковороде, насвистывая веселую песенку про черного кота, которому почему-то всегда не везет и что ему нравится белая кошечка. Тут же возле печки, виляя хвостами, крутились две лохматые пестрые бездомные собаки, прижившиеся возле общежития. Над железной печкой, свисая на шпагатах, коптились оленьи окорока, которые принадлежали немцам. К печке несколько раз подходил Михмак Кривоносый – то прикурить от огня, то попробовать оладышку. Михмак гостил у строителей, своих картежных должников, и, распивая самодельную хмельную бурду-бражку, с каким-то своим тайным умыслом напевал песни времен войны, аккомпанируя себе на гитаре.

Вдруг один олений полукопченый окорок неожиданно сорвался и ухнул вниз на раскаленную плиту. Санька как раз в тот момент чуть сдвинул огромную сковороду, в которой кипело масло, и половником, черпая из кастрюли, старательно накладывал новую партию густой тестообразной смеси, следил, чтобы его оладышки не слипались, не соединялись. Олений окорок, падая на плиту, попал на ручку сковороды. Та вдруг ни с того ни с сего странно подпрыгнула, подбрасывая вверх, Саньке в лицо, кипящее масло и оладьи. Недожаренные дранички-шанечки разлетелись в разные стороны, как вспугнутые воробышки. За ними с радостным лаем бросились собаки.

– А-а! – взвыл от боли Санька. – Гады, фрицы!.. Недобитые!.. Понавесили тута!..

Выкрикивая в адрес немцев проклятия и ругательства, он осторожно трогал ладонями свое мгновенно покрасневшее лицо, словно собирая промокашкой на тетрадном листе разлитые чернила.

– Бытовая травма! – шутя констатировал Михмак Кривоносый, кладя гитару на ближайшую койку. – Первые шесть рабочих дней оплате не подлежат.

Масло, упавшее на плиту, и подпаленный окорок задымили едким чадом. Вокруг Саньки столпились строители, сочувственно охая. Надо же так ошпариться! Красная кожа на его лице вспухала на их глазах, превращаясь в набрякшие волдыри. Надо же случиться несчастью, да еще в такой хороший тихий теплый вечер, в день получки, когда сама душа поет, когда все в сборе, а в клубе через час – танцы! В палатку на шум заглянули и немцы.