Казак Савва ненадолго пережил товарища. Разъяренные смертью своего мурзы, ордынцы накинулись на него стаей, как волки. Пригвожденный несколькими ятаганами и саблями к деревянной стене, он так и умер, стоя с полкой в руках.

– Ой, вай, вай! – поднялись вопли над мурзой. – Какой славный батыр погиб от рук этих нечестивых собак-гяуров, гнев Аллаха на их головы!

– Что скажет хан, когда узнает, что мы не уберегли своего мурзу! Ой, вай, вай!

– Хватит голосить! – гаркнул Чернобай, вытирая об одежду Товкача ятаган. – Великий хан ждет вас! Айда! Мы свое дело сделали – заставу уничтожили, получили проводника, который проведет нас незаметно в Сечь… За это хан наказывать не станет. А мурза уже в райских садах Аллаха… К чему печалиться о нем!

И правда, хан воспринял известие о смерти Али довольно спокойно. Когда Чернобай сказал, что пленный казак – его бывший слуга – знает тайный ход в Сечь, он обрадовался, сочтя это и удачей, и счастливым предзнаменованием. Тут же было решено изменить прежний план нападения. Вместо штурма крепости хан предложил потихоньку войти в нее янычарам и спахиям, которые внезапным ударом уничтожат всех запорожцев. Орде поручалось окружить крепость так, чтобы и мышь из нее не проскочила.

Мурас-паша согласился с ханом, и войско в полной тишине тронулось дальше.

К полуночи Хорь провел нападающих через замерзший Днепр и быстро разыскал в стене замаскированную калитку.

Мурас-паша собрал начальников.

– Первым войдет в крепость Сафар-бей со своими воинами, – распорядился он. – Если казаки не обнаружат нас раньше времени, боя не начинать – пусть сначала войдут внутрь все отряды. Я сам подам знак для атаки… Айда! Смерть гяурам! Пусть славится имя пророка!

Хорь и Чернобай первыми прошмыгнули через калитку в Сечь. Убедившись, что куда ни глянь – нигде ни души, казаки спят по куреням, подали знак. Сафар-бей начал пропускать своих людей.

Лезли по одному, придерживая оружие, чтоб не звякнуло.

– Быстрей! Быстрей! – подгонял Сафар-бей.

К нему подошел Гамид. Толстый, закутанный в теплую бекешу и островерхий башлык, он походил больше на купца, чем на воина. В поход его послали потому, что он уже бывал в Сечи, а это могло оказаться полезным для нападающих. С ним был небольшой, но хорошо вымуштрованный отряд спахиев.

Вид у Гамида был встревоженный. Его одутловатое темное лицо при лунном свете отливало старой бронзой, в движениях чувствовались торопливость, неуверенность. Возможно, ему нелегко говорить с Сафар-беем, который, несмотря на все старания спахии, решительно не желал сделать ни шага к примирению. Не исключено, что Гамид и впрямь испугался. Как-никак приходилось лезть в самое пекло, к самому Урус-Шайтану! Вопреки надеждам хана и гениш-ачераса на легкую победу, рядовые чорбаджии и аскеры в глубине души очень сомневались в безопасности этой затеи – разбить и уничтожить запорожцев в самой Сечи, где казаки чувствуют себя как рыба в воде. Правда, все складывается так, что запорожцам не помогут и родные стены. Но все же при одной мысли, что очутишься в самом логове этих хорошо известных сорвиголов, отчаянных забияк и, надо отдать должное, прославленных и храбрых рыцарей, поразил бы их Аллах, всем становилось жутко. Поэтому и Гамид чувствовал себя прескверно.