— Ты видишь, что я тебе ничего не запрещаю; но один из вас должен следовать за мною.

— Кто?

— Бей.

— Почему именно он?

— Вы, собственно, не мои пленники, только он один.

— Тем не менее он останется со мною, потому что я даю тебе слово, что он не убежит. А это слово прочнее стен этого дома, куда ты хочешь его заключить.

— Ты ручаешься за него?

— Своей жизнью. У меня есть право застрелить каждого, кто хочет убить мою собаку. Я буду этим правом пользоваться и дальше. Запомни это. Однако как твой брат сможет доказать, что он стрелял не в меня, а в мою собаку?

— Он это говорит.

— Тогда он плохой стрелок, потому что он попал не в собаку, а в этого эмира из Инглистана.

— На самом деле он целился лишь в собаку. Нет такого человека, который вечером мог бы абсолютно точно выстрелить и попасть в цель.

— Это не извинение для такого вероломного поступка. Пуля пролетела мимо собаки в четырех шагах. Немножко выше — и эмир был бы сейчас трупом. Между прочим, есть люди, которые ночью точно стреляют; это я тебе сейчас докажу. Я метился в правый локоть твоего брата, и наверняка я в него попал, хотя у меня было мало времени, чтобы в него прицелиться.

Он угрюмо кивнул.

— Ты отнял у него руку. Ты заплатишь за это своей жизнью.

— Послушай, мелек! Радуйся, что я не целился в его голову, что было бы гораздо легче! Я неохотно проливаю человеческую кровь. Но кто отваживается нападать на меня или на моих людей, тот познакомится с моим оружием.

— Мы не боимся твоего оружия, потому что сильнее вас.

— Это верно, лишь пока меня сдерживает мое слово.

— Вы тотчас же отдадите нам свое оружие, чтобы больше не причинить нам никакого вреда.

— И что тогда произойдет?

— Что касается остальных, то их я буду судить. Тебя же я передам моему брату. Ты пролил его кровь, теперь же твоя кровь принадлежит ему.