– Наверное, принадлежала какому-то турецкому султану?

– А ты как думал!

– Так-то, Ульрих! Будешь курить трубку, принадлежавшую самой худшей каналье на всем свете!

– Да что ты знаешь о турках? – вскипел боцман.

– Мой дед…

– Это которого на кол посадили в Негропонте?

– Да я уж и не помню! Помню только, что погиб он где-то в Турции, и не самой легкой смертью.

– Дай-ка мне лучше карабин. Надоело глядеть, как вы стреляете.

– Так взял бы топор и спустился на палубу! Твой дед уж точно не сидел бы тут без дела, ехидничая над нашими выстрелами.

– Тысяча колоколен! Ты обвиняешь меня в трусости?! Это меня-то, бретонца из Иль-де-Ба? Да я знаешь сколько акул перебил в свое время! Держи карабин, я спускаюсь.

– Каменная Башка, ты что, совсем спятил?

– Постой, папаша! – воскликнул немец.

Однако бретонец уже начал спускаться по линю, прижав к себе топор. К счастью, ему предстояло сразиться всего с одной акулой, из раны которой фонтаном хлестала кровь.

– Папаша! С ума сошел! – прокричал Ульрих.

– Совсем рассудка лишился! И все из-за старой трубки! Посмотрим, что он собирается делать.

Боцман спрыгнул на палубу и с топором наперевес решительно пошел к акуле. Та уже не подпрыгивала, а обессиленно вытянулась между обрубками грот- и фок-мачты, клацая острыми зубами. Все вокруг было залито кровью.

Неустрашимый боцман без колебаний бросился на акулу, сначала обрубив ей кусок хвоста, а затем раздробив череп мощным ударом топора. Судно качнуло, и раненое чудовище, забившись в предсмертных судорогах, упало в океан.

– Что на это скажешь, Малыш Флокко? – спросил боцман, потрясая окровавленным топором.

– Что ты убил полумертвую акулу! – прокричал в ответ марсовой.

– Ах ты, пройдоха! Сам-то на марсе посиживаешь! Спускаться не торопился!