Он попробовал приподнять его, и убедился, что узник тяжел, недвижим и бесчувствен, как мертвец.

– Ну и достанется же мне.

И, устрашась ответственности, которую это необъяснимое событие навлекало на него, тюремщик бегом пустился из комнаты, оставив там туземного служителя, черные глаза которого странно блестели.

Он одним духом пробежал коридор, торопясь объявить о случившемся главному смотрителю. Этот последний тотчас же направил его к начальнику тюрьмы, который велел немедленно позвать доктора, к счастью, находившегося при исполнении своих обязанностей.

Во время этой беготни туземец подошел к узнику, посмотрел на него долгим и пристальным взглядом, потом рассмеялся горловым смехом, который в тишине тюрьмы производил самое зловещее, демоническое впечатление.

Заслышав в коридорах шаги людей, спешивших сюда с озабоченным видом, индус снова принял позу бронзовой статуи. Начальник тюрьмы и доктор вбежали, запыхавшись, и быстро приступили к обследованию. Последний пощупал пульс, выслушал грудь, приподнял веки и с отчаянным жестом воскликнул:

– Конечно, этот человек умер!

– Не может быть! – воскликнул начальник, который не менее чем сторож испугался ответственности.

– Не летаргия ли это?

– Принесите носилки и немедленно перенесите тело в лазарет! – прервал его доктор.

Начальник с помощью сторожа дрожащей рукой отомкнул замки, замыкавшие цепи, и через десять минут капитан Бессребреник уже лежал на кровати в зале первого этажа тюремного помещения, отведенного для больных арестантов. Там доктор мог спокойно произвести самые тщательные обследования в присутствии начальника, который мало-помалу впал в полное отчаяние. Кожа капитана утратила малейшую чувствительность, члены и веки были неподвижны, дыхание не прослушивалось, кровь не шла. Одно за другим и почти одновременно стали употреблять растирания, горчичники, прижигания хлопчатой бумагой; пустили в ход искусственное дыхание; попробовали подействовать электричеством… Все напрасно! Три часа прошло в бесплодных попытках. Тело Бессребреника оставалось неподвижным, бесчувственным и холодным.

– Я готов поклясться душой и совестью, – сказал, наконец, доктор, отчаявшись в своих попытках, – что он несомненно умер.

– Но чем же вы объясните эту трагедию, которую никак нельзя было предвидеть и последствия которой, как вы понимаете, могут быть ужасны?

– Я теперь не готов ответить, но, видимо, смогу после вскрытия.

– Но вы не имеете права вскрывать это тело! Как тело приезжего, оно нам не принадлежит. У нас есть право лишь на тела осужденных. Закон прямо говорит об этом.