Тело, обернутое в белый саван, несут на железных носилках. Носильщики, все в белом, во главе шествия, потом на некотором расстоянии родители и друзья, тоже одетые в белое, связанные по двое белыми платками. Процессия, которую птицы замечают уже издали, медленно приближается. Грифы начинают бить крыльями, вытягивают шеи, царапают решетку крепкими, как сталь, когтями, всячески выражая внезапно пробудившиеся отвратительные инстинкты. Носильщики открывают широкие железные дверцы, ведущие на платформу. Они несут носилки до отделения, где должно быть положено тело, выполняют некоторые обряды, произносят несколько священных изречений, кладут совершенно нагое тело в одно из отделений, или kesh, и возвращаются назад с саваном и носилками. Как только дверь закрывается, грифы с лета бросаются на труп. С ненасытной жадностью они разрывают его когтями и клювом, толпятся, толкаются, образуя живой рой, который то слетается, то разлетается, бьет крыльями, кидается с жадностью и с яростью на добычу. В относительно короткое время все исчезает – кожа, мускулы и внутренности! Остается только скелет, связанный жилами, – вот все, что уцелело после пирушки.

Недели через две те же носильщики возвращаются к башне и, вооружившись железными щипцами, берут скелет, произносят несколько священных заклинаний и бросают его в центральный колодезь, где он и остается навеки. Там-то из поколения в поколение скапливаются смертные останки парсов; там-то они наконец мало-помалу истлевают под долгим влиянием атмосферных осадков и, наконец, обращаются в пыль.

В пяти или шести милях от священной пагоды находилась маленькая парсийская колония, заселенная земледельцами и скромными торговцами. Они жили там с незапамятных времен и превратили свою деревню в настоящий рай земной. Их могущественные друзья, брамины, много помогли им в этом, несмотря на различие вероисповеданий. Но в этой стране религиозные верования – браминизм, буддизм, парсизм – настолько терпимы друг к другу, что вместо взаимного преследования или зависти оказывают друг другу всевозможную помощь. Пока общество браминов занимало священную пагоду, благоденствовали, благодаря их соседству, и парсы. Когда пундиты рассеялись, и гебры мало-помалу уменьшились в численности. Но они тем более привязались к своей родной земле; поблизости находилась – что весьма редко бывает у маленьких парсийских обществ, – Башня Молчания, или Дакма, как называют они сами.

Эта кирпичная Дакма была некогда выстроена для удовлетворения нужд многочисленного населения. Сам факт существования такой большой башни, относящейся скорее всего к периоду процветания превратившегося в развалины города, должен был, несомненно, указывать на то, что здесь некогда обитало многочисленное население. Теперь она словно затерялась в 20 километрах от парсийского поселка. Похоронная процессия лишь изредка нарушала покой джунглей, принося поживу для грифов, которые по привычке избрали Дакму местом обитания. Несчастные, голодные птицы теперь постоянно пребывали в поисках скудной добычи, трупа какого-нибудь буйвола, издохшего на рисовом поле, или чего-нибудь похуже, что успело уцелеть и не достаться голодающим людям. Эти хищники тоже терпели мучения от голода на этой Дакме, которая была их Пристанищем Бедствия. Иной раз проходил целый месяц – и ни одного покойника!