Немногие избранные, у которых оставалась выручка от продажи тунца, либо те, кто пользовался кредитом у мясников, могли позволить себе кур и кроликов.

Куры были старые. Их мясо давали больным детям, а сморщенные внутренности, оставшиеся от весьма немолодой курицы, голова (с отрубленным клювом) и ноги раскладывались на прилавке в блюдцах, как будто это были не куриные потроха, а внутренности жертвенного животного на алтаре. Кролики были большой редкостью, стоили дорого, и жене мясника приходилось прикладывать все свое природное искусство, чтобы повыгодней продать этот экзотический товар. Кролики были искусно, как на старинном гербе, разложены по всей длине прилавка, над широко раздвинутыми ногами у входа в чисто выпотрошенный желудок красовался язычок печени, выпученные от страха розовые глазки лезли из орбит, к кончику каждого уха была приколота крошечная белая ленточка. Дело в том, что в стране существует закон, по которому кролики продаются с неотрубленными головами, чтобы нельзя было подсунуть покупателю вместо кролика кошку.

Утром в день фиесты я вместе с Кармелой пошел к мяснику сразу после открытия магазина. Жена мясника была уже готова к фиесте: под забрызганным кровью фартуком было новое шелковое платье, волосы свежезавиты, а на шее красовалось жемчужное ожерелье. Она была оживлена, ее лицо с вишнево-красными губами раскраснелось, а крупные, полные руки были усыпаны крошечными алыми пятнышками, — казалось, будто кожа окрасилась в цвет ее профессии.

Кармела предупредила меня, чтоб я не смотрел, как она, махнув топором, споро отрубает куски от какой-то потерявшей обличье туши, которая лежала на прилавке. Когда Кармела взяла покупку, завернутую в газетный лист с церковной хроникой, мясо хлюпнуло, и продавщица крикнула свое любимое:

— Todo es bueno! — «все мясо свежее».

В День пещеры все старались себя не утруждать.

Праздничный обед начинался в два часа дня и продолжался до половины четвертого, после чего большинство жителей отправлялось спать. Во время сиесты псе стихало, и снедаемые похотью мужья не теряли времени даром. Если выйти в это время ненадолго пройтись, чтобы справиться с изжогой, нельзя не услышать, как в наступившей тишине за опущенными ставнями супруги предаются любовным утехам.

Часам к пяти все вновь оживало. Жители деревни вставали, умывались, выплескивали воду в окно, затем тщательно одевались на праздничную процессию, которая начиналась не раньше, чем тень опустится хотя бы на одну сторону улицы. На этот раз ожидался настоящий «парад мод», какого не было с довоенных времен: многие женщины наряжались в платья, шитые по моделям из французского журнала, который принадлежал Кармен Кабритас.