Нам предстояло решить следующий вопрос: что делать с той горой жира, которой она внезапно обросла?

Можно ли его сбросить? Нет ли такого заговора? Правда ли, что есть такие пилюли? А если ничего не поможет, то сколько времени ей придется просидеть на хлебе и воде, пока она не сбросит груз ненужного мяса и опять не станет нежной хрупкой девушкой?

Ни на один из этих вопросов Бабка не знала ответа. проблема, мучившая Са Кордовесу, в Фароле никогда раньше не возникала, здесь все были склонны к худобе, за исключением разве что самой Бабки и Мясничихи. Само собой, разговор зашел о Знахаре, он лечит все болезни, но ждали его только к концу лета, когда он явится возвестить приход тунца. На меня тоже рассчитывать не приходилось — хотя я и слышал что-то о пилюлях от ожирения, но достать их в Испании, по моему разумению, не представлялось возможным. Как ни жаль, но пришлось их разочаровать. Единственное, что я мог сделать, — это пообещать привезти пилюли на будущий год из Англии, если все прочие средства окажутся бессильными.

Бабка решила проводить Са Кордовесу, и я видел, как они пошли по улице. Был вечер, все краски уже померкли, и лишь подсолнухи, реющие над серыми стенами как флаги, горели желтым огнем в лучах заходящего солнца. В воздухе, скрывая ущербную луну, черной тучей кружились неугомонные стрижи. На берегу, поджидая рыбаков с уловом, резвились кошки и свинка по кличке Мерседес; по улице, раскланиваясь направо и налево, брел сортовский погонщик, они с мулом славно потрудились в Фароле и теперь направлялись домой, где их ждала последняя на сегодня работа — мул удобрит землю перед входом в кабачок, за что погонщику нальют стакан вина. На том конце деревни послышалось тарахтенье мотоцикла — это дон Альберто торопился в кабачок выпить свой вечерний стаканчик рансио, и я поспешил присоединиться к нему, обдумывая по пути план завтрашней рыбалки.

Рыбаки не бросили Са Кордовесу в беде, все приняли участие в ее судьбе. Два дня она жила в одной семье, три дня — в другой, но место, которое она могла бы назвать своим домом, так и не находилось. О ее мытарствах я рассказал Кармеле, и она ответила: «Пусть приходит ко мне. Я ее устрою».

Кармела оставалась для меня загадкой. Она держалась в стороне от деревенской жизни; рано утром я видел ее у себя — она мыла пол, готовила завтрак, а все остальное время где-то пропадала. Затем в восемь часов она опять появлялась и суровым голосом радиодиктора, зачитывающего военную сводку, сообщала, чем нынче торгуют в мясной лавке. Около часа, когда заканчивалось таинство превращения малоаппетитных кусочков в лакомое блюдо, она незаметно исчезала.