Им было интересно жить. Ничто не мешало им, как и всем прочим, ловить в прибрежных водах, но их влекло дальше — туда, где в неизведанных морских глубинах таилось столько диковинного! Диковинного-то было много, а денег за него платили мало. В море были свои горы, свои ущелья, свои перевалы; Хуан и Пухольс исследовали эту подводную страну, подобно своим предкам, исследовавшим новые континенты.

Сетями и лесами они промеряли дно, и когда удавалось выловить какое-нибудь глубоководное чудовище, радость их не знала границ.

Доходы и всегда-то были невелики, а теперь стали еще меньше. В Фароле ели не всякую рыбу: скаты и угри, например, почему-то считались несъедобными, не говоря уж о неизвестных породах — такую рыбу и даром никто не возьмет. А Хуан и Пухольс ловили рыбу по большей части неизвестную. В кромешной тьме морского дна в глубоких расселинах прятались от эволюции жуткие пучеглазые чудовища с мордами, похожими на бамперы первых автомобилей; они должны были исчезнуть миллионы лет назад. Давление на этих глубинах огромное: деревянные части сетей коробились и раскалывались пополам. Мясо у этих рыб очень жесткое, но из них получается отменная уха, в чем я мог сам убедиться — Кармела, для которой внешний вид пищи не имел никакого значения, не раз покупала для меня рыбу у Пухольса.

Я напросился к Пухольсу в напарники, и он с радостью взял меня: брат его перебрался в Паламос, где стал контрабандистом, а одному ему с такой огромной сетью было не управиться. Перемены, затронувшие весь уклад деревенской жизни, Пухольсу пошли на пользу. Когда-то Знахарь нашел у него туберкулез и прописал есть живых крабов; лекарство оказало побочное действие (по крайней мере он так считал) — возросла его мужская сила. Тратить же ее стало не на кого — Са Кордовеса и Мария-Козочка покинули деревню. Теперь, впрочем, появилось несколько веселых и одиноких дам-северянок, и проблема была разрешена. Несмотря на болезненный вид и впалую грудь, Пухольс был красавцем, и вскоре после моего приезда подцепил хорошенькую шведку, которую часто увозил на какой-нибудь уединенный пляж.

Рассказывая мне об этом, Пухольс рылся в кармане и наконец выудил оттуда маленького краба, оторвал ему лапку и стал сосать, через секунду он поперхнулся, зайдясь в приступе кашля, и ошметки краба полетели во все стороны, попав и на меня.

— Ты и при ней этим занимаешься? — спросил я.

Откашлявшись, Пухольс сунул в рот другую лапку.

— Живых крабов, спрашиваю, ешь?

— А что в этом такого?

— Да женщины народ непонятный, — сказал я. — Мало ли что подумает.