В четверть восьмого — может, чуть позже — звякнул церковный колокол, а через несколько минут из храма вышел дон Игнасио и направился домой, выполнив на сегодня свой пастырский долг. Все смолкло, и лишь шум прибоя врывался в наступившую тишину.

Затем я услышал тарахтенье мотоцикла — это был «левис» дона Альберто, его нельзя было спутать ни с какой другой машиной. Вот он показался из-за поворота.

Дон Альберто сидел на нем, как петух на насесте, — издалека его машина походила на игрушку из детского «Конструктора».

Он затормозил в нескольких ярдах от дверей, слез и подсел за мой столик. «Так и знал, что найду вас здесь, — сказал он. — Я вчера только приехал». Руки у него тряслись, но это с ним всегда бывало после тряски на старой развалюхе с двухтактным двигателем, а в остальном он выглядел великолепно.

— Как здоровье Глории, дон Альберто?

Алькальд принес ему кофе. Дон Альберто сделал маленький глоток, и от его прикосновения на чашке осталось черное пятнышко. Он посмаковал кофе и поставил чашку так, что солнечные зайчики весело заиграли на ее блестящей поверхности.

— Мы ездили в Мадрид, — сказал он.

— Я знаю.

— Это была ее идея, но все сложилось крайне удачно. Встряхнулись. Я закис в Сорте, да и она тоже.

Вы знаете Мадрид?

— К сожалению, не приходилось бывать.

— Вам обязательно надо туда съездить. Вы много потеряли. Совсем другая атмосфера. Совсем другой климат. Совсем другой народ. Там цивилизация. Там можно посидеть, выпить, послушать хорошую музыку.

Мадрид освежает душу. Поездка пошла нам на пользу.

Дон Игнасио вскользь упомянул, что здоровье Глории оставляло желать лучшего. Я решил, что старушка вернулась вместе с доном Альберто.

— Нет, в том месяце она умерла. Мы были в театре, а на обратном пути в такси у нее случился сердечный приступ.

— Извините, — сказал я. — Примите мои соболезнования.

— Когда мы уезжали, она чувствовала себя неважно, но в Мадриде ей стало значительно лучше. Дело в том, что мы зажились на этом свете. Говорим, суетимся, а сил у нас больше нет. Ее час пробил.

Я кивнул. Как должны были быть страшны те мрачные годы, которые несчастная старуха провела в ожидании смерти! Жалость захлестнула мое сердце.

— Никогда не мог себе представить, что la vieja покинет этот мир, — сказал дои Альберто. — Мне трудно свыкнуться с мыслью, что ее больше нет. Я стал вспоминать свою жизнь и понял, что в этом мире важно, а без чего можно обойтись. Взять хотя бы мою землю. Я не владелец, я всего лишь управляющий.

Ведь на самом-то деле она мне не принадлежит. Разве горы, реки, деревья могут кому-нибудь принадлежать?