К величайшему удивлению Муги, его прошение отклонили. Оказывается, в прибрежных районах возводить здания повышенной этажности разрешено лишь в том случае, если они не закрывают вид на море из близлежащих жилых построек; в противном же случае для получения разрешения на постройку необходимо согласие всех заинтересованных лиц, какового согласия ими дано не было. Еще больше удивился Муга, когда узнал, что заинтересованным лицом, не давшим согласия, был выживший из ума Кабесас, а жилой постройкой — его дом.

В конце августа по деревне разнеслась ошеломляющая весть: вернулась Митци! Она была одна и остановилась в гостинице. Дня через два я встретил ее у моря: в золотых сандалиях и белом платье она задумчиво бродила по берегу. На нее были устремлены десятки глаз, а кучка молодых рыбаков, у которых теперь времени было хоть отбавляй, тащилась следом, держась на расстоянии. О Митци уже слагались легенды — поговаривали, например, что Муга собирается съездить в Рено, оформить развод со своей женой и жениться на Митци. Но алькальд сказал, что это чушь. Он подошел к ней на улице, поздоровался и спросил, где Клаус.

Она так посмотрела на него, что ему стало не по себе.

Митци из тех людей, сказал алькальд, у которых что на уме, то и на языке. Регистратор в гостинице задал ей тот же вопрос и получил исчерпывающий ответ:

«Не думаю, что мы его когда-нибудь увидим». Разговор с нею произвел на алькальда странное впечатление. В глазах у нее было что-то, не поддающееся описанию. Она околдовала его, порчу навела. Ей велели зайти в полицию, и она рассказала, что в Германии Клаус нашелся, они побыли вместе несколько дней, а потом пути их разошлись.

Митци держалась особняком, избегала шумных сборищ, увеселительных поездок, парадных ужинов, концертов в Сорте, пикников и морских прогулок. Она набрала целую ораву беспризорных котят. Рано утром, когда туристы еще не успевали занять места на пляже, или ближе к вечеру, когда они уходили, Митци неторопливо прохаживалась вдоль кромки воды — через плечо у нее висела сумка, в которой пищали котята.

Домогательства ухажеров отвергались самым решительным образом. Когда Пухольс предложил ей покататься по морю, она посмотрела на него так, что у того тут же отпала охота к морским прогулкам. Если кто-нибудь из тех, кто неотступно следовал за ней, подходил слишком близко, она резко поворачивалась и крыла его по-немецки: «Du bist ein Arschloch»[57], причем в ее устах это звучало не как ругательство, а как простая констатация факта. Стоило ей только появиться со своей сумкой, набитой пищащими котятами, как все окна открывались, прохожие оборачивались и десятки глаз жадно смотрели на нее. Казалось, она околдовала всю деревню. На мой взгляд, она была весьма глупа, и если и было в ней что-то необычное, так это крайняя самоуверенность. Этим-то она и брала деревенских.