— Вот это попали, — прошептал Крашенинников, поправляя лук на плече.

Антип, не потерявшей присутствия духа, отозвал его в уголок, к забору.

— Держись, паря, — сказал он, оглянувшись. — Как штурм начнется, придумаем что–нибудь.

— Придумаем.

— Лук да стрелу пуще глаза береги!

Откуда–то вынырнув, к ним приблизился юркий мужичонка неприметной наружности с бегающими глазками.

— Аль байки рассказываете?

— Самое время для баек, — отрезал Антип.

Иван добавил:

— Думаем, как бы не околеть до завтра.

— Не околеете небось. У мужика кость крепкая, — ухмыльнулся юркий и отошел. Издали до них донеслось: — А и околеете, невелика беда.

— Я тебе, гад! — рванулся к мужичонке Иван, сжимая крепкие кулаки, но Антип остановил его:

— Побереги силенки. Завтра пригодятся.

Люди сбились в кучу, словно овцы, тщетно стараясь согреть телами друг друга. Ближе к рассвету мороз заворачивал круче. Повалил снег.

Крашенинников услышал, как кто–то безнадежно произнес в темноте — судя по голосу, давешний старик:

— Куда ни кинь — все клин.

На зубчатой стене крепости изредка появлялись фигуры часовых, которые расхаживали, пользуясь каменным прикрытием. Догадываются ли там, в крепости, о предстоящем штурме? Не застанут ли их поляки врасплох?

Под утро сквозь дыры в частоколе можно было наблюдать, как, словно повинуясь единой команде, лагерь ожил, зашевелился. Послышались короткие команды, отдаваемые приглушенными голосами, тяжелое сопение людей, тащивших грузы. Это были осадные лестницы и прочее снаряжение, необходимое для штурма крепостных стен.

— Вот и наш черед пришел, — вздохнул старик, когда послышался шум отодвигаемого засова.

Скрипнув, отворилась калитка, в проеме показался знакомый Антипу и Ивану седоусый поляк: