Коротыш присвистнул, и тотчас же к свече, поставленной на опрокинутое ведро, слетелась вся шайка. Я исподлобья взглянул на них: один грязней и страшней другого. Сердце мое похолодело.

Коротыш взглянул на меня воспаленными красными глазами.

— Выкладывай монеты, — произнес он сквозь зубы, — и не вздумай ничего утаивать! Найду грош — оторву ухо, найду другой — оторву второе.

— А потом — нос! — добавил ухмыляющийся детина. Тот, что загораживал выход.

Коротыш взял меня за грудки.

— Глухой ты, что ли? — крикнул он свирепо. — Или не понимаешь по-нашему?

— Понимаю по-вашему, — сказал я, стараясь заслонить собой сестренку. — Но еще лучше я понимаю по-своему. У нас не отнимают у людей заработанные ими деньги.

— Зато у нас только этим и занимаются! — возразил детина.

Все завизжали, довольные его остроумием.

— Погодите! — вдруг крикнул коротыш. — Тихо!

Все умолкли. Парень этот, видно, был здесь атаманом.

— Есть у тебя деньги или нет? — спросил он, притянув меня к себе и дыша в лицо.

— Есть, — сказал я. — Одна монета. Я таскал покупки с базара и заработал ее.

— Отдашь? — спросил атаман.

— Нет! — ответил я твердо.

Он взял свечу и поднес к самому моему подбородку. Я почувствовал злой укус огня, но не отдернул голову.

— А ты мне нравишься, — сказал атаман и опустил свечу. — Откуда явился? Из какого такого справедливого края, где люди не обижают друг друга?

— С советской стороны, — сказал я.

Впервые в жизни произнес я это с такой гордостью, что в душе зазвенело. Теперь я умер бы, но не отступил: пусть меня жгут огнем, пусть режут на части!

Атаман неожиданно сник, опустив плечи.