Мы искали его всю ночь и продолжали поиски на следующий день; но не было никаких намеков, никаких признаков, которые бы показали, как он покинул нас, не считая…

Она судорожно вздрогнула.

– Да? – подсказал де Гранден.

– Появился слух, что я его убила! Они говорят, что я покончила с моим маленьким ребенком, и они не будут приближаться ко мне и не позволят мне приблизиться к ним, и когда я иду по улице, матери бегут и забирают своих детей по домам, как если бы я переносила чуму!

– Mordieu, но это печально, это невыносимо, это нельзя перенести! – взорвался де Гранден. – Вы, несомненно, известили полицию, мадам?

– Полицию? – ее голос сделался тонким, высоким, словно приглушенный крик боли долго сдерживался в теле. – Это полиция и начала распускать слухи!

– Nom d’un coq! – воскликнул де Гранден с недоверчивым изумлением. – Вы могли бы разъяснить нам, что…

– Я могла бы разъяснить только то, что есть! – усмехнулась она. – Нет никакого понятия о том, как мой ребенок исчез. Никаких следов, никаких отпечатков пальцев, – мгновение она колебалась, глубоко вздохнула, потом продолжала: – Ничего. Когда полиция не смогла ничего найти, – никого, кто желал бы нам зла; или повода для кражи нашего ребенка, они сказали, что это могла сделать только я. Единственная причина, по которой меня не взяли под стражу сейчас, в ожидании суда за убийство, заключается в том, что они не смогли найти тело ребенка. Хотя они обыскали подвал и весь дом, и наша горничная говорит, что ребенок был жив и здоров за пятнадцать минут до того, как мои крики разбудили ее. Они не могли понять, как я успела убить его и спрятать маленькое тело за это время – это единственная причина, по которой они меня не арестовали! Теперь вы знаете, почему я хотела умереть, и почему я боролась с вами, когда вы меня спасли, – закончила она. – И почему я собираюсь убить себя при первом же случае, который у меня будет. Никто не остановит меня! – добавила она вызывающе.

Маленькие круглые глаза де Грандена сверкали, как у кошки в темноте, и на его маленьком заостренном лице было полузадумчивое, полумечтательное выражение, подобное тому, которое бывает когда пытаешься припомнить мелодию. Внезапно он наклонился вперед, глядя прямо в лицо молодой матери, покрытое слезами.

– Мадам, есть то, о чем вы нам не сказали? – он говорил настойчиво и медленно. – Дважды я заметил, что ваше повествование останавливалось, как плохо обученная лошадь перед препятствием. В подкорке вашего мозга сидит другая мысль, – мысль, которую вы не облекли в слова. Что вы еще не сказали, мадам?