— Ты простила меня? — спросил фон Харбен.

— Ты должен сперва сказать мне, кто ты такой и почему находишься здесь. И только тогда я смогу ответить на твои вопросы. Ибо вдруг окажется, что ты варвар или враг...

Фон Харбен рассмеялся.

— Маллиус Лепус, который пригласил меня в дом своего дядюшки, утверждает, что я варвар, но даже если это и так, я все-таки гость патриция Септимуса.

— Это меня не удивляет,— девушка дернула плечиком.— Мой отец славится своим гостеприимством.

— Ты дочь Септимуса?

— Да, но ты еще не рассказал ничего о себе...

— Меня зовут Эрих фон Харбен, я родом из Германии,— ответил юноша.

— Германия! — воскликнула девушка.— Цезарь много писал о Германии, и Сангвинариус тоже. Кажется, это очень далекая северная страна...

— Никогда мне она не казалась столь далекой, как сейчас,— серьезно сказал Эрих фон Харбен.— Но все же расстояние в пятьдесят тысяч километров — ничто по сравнению с тысячелетиями, что пролегли между нами.

Девушка нахмурила тонкие шелковистые брови:

— Не понимаю тебя...

— Да, разумеется,— кивнул фон Харбен.— Я не могу поставить тебе этого в вину — я сам сопротивляюсь пониманию происходящего...

— Ты, конечно, вождь племени? — спросила красавица.

Фон Харбен не стал отрицать и разуверять девушку в ее догадках и предположениях. Из поведения старого патриция он извлек урок, что в Каструм Маре сильны сословные предрассудки. Варвара уважали там меньше, чем меньше был венчавший его титул. Фон Харбен гордился народом, к которому принадлежал, но он понимал — разницу между варварскими племенами германцев времен Цезаря и их потомками, просвещеннейшими людьми двадцатого века, никогда не оценят выпавшие из реки времени жители Затерянной империи. Даже убедить этих людей, что с тех пор, на которых остановилась их история, в остальном мире произошли глубокие перемены, было делом почти невозможным. А кроме того, ему не хотелось, чтобы в прекрасных глазах девушки, стоящей перед ним, пропал огонек интереса и сменился презрительным равнодушием к человеку, стоящему неизмеримо ниже на ступенях социальной лестницы. Фон Харбен был пленен прелестным лицом и грациозной фигурой дочери Септимуса, патрицианки, принадлежащей далекой эпохе.

— Как же тебя зовут? — спросил он.

— Фавания,— ответила девушка.

— Фавания,— повторил про себя фон Харбен.— Имя это, такое необычное для человека его эпохи, звучало музыкой.— Фавания!

— Что? — вопросительно вскинула на юношу глаза обладательница музыкального имени.

— Как прекрасно звучит,— сказал Эрих,— никогда раньше не встречал девушку, которую бы так звали.