Глава вторая
Глава вторая
Рожер, который знал своего племянника лучше всех, неоднократно сражался с ним рядом, был неутешен в горе своём.
Роберт, с трудом сдерживал слёзы.
– Женщинам позволено плакать, мы же, возьмём оружие для мести.
Он пил мало, и редко когда позволял себе напиваться, но сейчас, был пьян необычайно. Голова его клонилась на грудь, и он тряс ею, прогоняя хмель, кулаки в гневе сжимались, а губы шептали то проклятия погубителям Серло, то молитвы, о его душе. Он крепко обнял Ансальдо ди Патти, да так, что у того затрещали кости, прижал к груди.
– Принеси мне его голову… Принеси мне голову, этого ублюдка Ибрагима… – склонившись к самому уху ди Патти, шептал Роберт.
…Корабль мерно покачивался на волнах, и Ибрагим, отправив своих слуг к эмиру Туниса, валялся на кровати, ожидая ответа – когда достопочтенный эмир соблаговолит принять его. Рядом с ним, на невысоком столике, в позолоченном ларце, находилось самое ценное, что он имел – забальзамированная голова Серло Отвиля. И Ибрагим, бережно поглаживал рукою ларец, не сводя с него глаз.
Дверь скрипнула, и в каюту протиснулся здоровенный телохранитель Ибрагима.
– Всё спокойно, Максуд?
– Да, господин.
– Слава Аллаху! Помоги мне раздеться, а то этот мальчишка Ахмед, снова куда-то запропастился.
Максуд склонившись, начал стягивать с господина сапоги.
«Уеду, как можно быстрее уеду отсюда, – между тем размышлял Ибрагим, – вот только полочу золото от эмира, и уеду. Подальше. Может быть в Каир, а может ещё дальше, в Багдад». Ибрагим боялся признаться себе самому, что хочет как можно дольше уехать от Сицилии, от нормандцев и Отвилей, туда, где никто его не знает.
– Максуд, ты запер дверь? – спросил Ибрагим, ложась в кровать, и готовясь спать.
– Да, господин.
– Хорошо. Не оставляй меня, Максуд, ложись рядом, у двери, что-то тревожно мне.
– Да, господин.
И Максуд, скрючившись, лёг у двери каюты. Ибрагим вздохнул, прошептал суру из Корана, и закрыл глаза.
Сквозь сон, когда время уже перевалило за полночь, он услышал едва слышный скрип двери. Мгновенно проснувшись, со страхом Ибрагим вглядывался в темноту, видя в ней только колебание какой-то фигуры.