На корабле поднимался шум, вызванный криками Ибрагима. Камулио, поспешил за Саккано, и в темноте натолкнулся на столик, где стоял ларец с головой Серло Отвиля. Ларец упал, и Николо, не зная что в нём, переступил через него. Он уже начал спускаться в лодку, когда отделившись от темноты, к борту подошла фигура Максуда.
– А где моё золото? Как договаривались?
В руках Максуд держал обнажённый меч.
– А-а-а, конечно. Прости, подзабыл. На вот, держи, – и Камулио, поудобнее схватившись за канат раненной рукой, здоровой быстро метнул кинжал, перебивший Максуду горло. Тот отшатнулся, и коленями упал на палубу.
– Как договаривались, – прошептал Камулио, спускаясь в лодку. – А золото, нам и самим пригодиться.
Роберт, получив голову Ибрагима, долго вглядывался в лицо изменника, а потом, ударом ноги, отшвырнул в угол.
– Аз, воздам, сказал Господь. Око за око, кровь за кровь, – шептал Маркус Бриан.
– Что прикажете с ней делать, ваша милость герцог?
Роберт немного подумал.
– Отнеси на место гибели Серло, и оставь там.
Ди Патти так и сделал, и водрузил голову Ибрагима, на вершину того камня, где погиб Серло Отвиля.
На вершине камня был вырезан большой крест. Его так и называли на Сицилии – Камень Серло. И он простоял многие века, пока в 60-х годах XX века, не был взорван, при проведении строительных работ по прокладке автомагистрали.
Глава третья
Глава третья
Одо Бриан, размахнувшись, перебросил верёвку через ветку столетнего дуба. Скинув рукавицы, поплевав на ладони, он ухватился за свисающий с ветки конец верёвки, и приседая, начал тянуть, подымая каменный крест так, чтобы тот сел в вырытую яму. Таким образом, расставляя кресты, Одо обозначал границы своего манора. Когда крест влез в ямку, Одо, весь мокрый от пота, устало сел прямо на снег. Чёртова болотная лихорадка, подхваченная у острова Или, давала о себе знать, и его часто тряс озноб, темнело в глазах, кружилась голова. Болела и порубленная в шотландском походе рука. А в одной из стычек с валлийцами, стрела пробила ему ногу, и нет-нет, время от времени, но Одо хромал, тяжко припадая на неё.
Он оттёр пот со лба, и порывшись в сумке, достал кусок вяленой оленины и промёрзшую на морозе краюху хлеба, принялся жевать.
Одо усмехнулся, вспомнив, как после взятия Лестера, Гуго де Грантмесниль, посвятил его в рыцари. Усмехнулся, но как-то криво. Ему больше 30 лет, и он рыцарь. Всю свою жизнь, он воевал, и воевал исправно. Вперёд не лез, но и за спинами других не прятался. Всю захваченную добычу, он копил, пользуясь услугами евреев-ростовщиков. Часть её, он регулярно посылал матери в Нормандию. Там его дед, на эти деньги, сумел выкупить себя и всю семью, приобрёл немного земли, поставил мельницу, и стал свободным и зажиточным вилланом, платя только своему сеньору положенную талью (оброк). А сам Одо, получил от своего сеньора манор в Англии, на этих разорённых, обезлюдевших пустошах севера, среди болот и лесов. Одо вздохнул. «Худо-бедно, но жить можно, если бы не два последних, неурожайных года. В прошлом году дождь побил весь урожай на корню, а в этом, ранние морозы погубили все посевы».