На ней были белая блузка и синяя юбка, туго затянутая на тоненькой талии широким кожаным светло-коричневым поясом. Простота этого наряда отнюдь не скрывала его немалую цену. Светлые и густые волосы девушки сияли на солнце, как лен, а глаза были серо-зелеными и прозрачными, как вода. Лицо ее покрывал ровный золотистый загар, такой же янтарный, как на обнаженных руках и ногах. Тяжелый золотой браслет подчеркивал хрупкость тонкого запястья.

Она, смеясь, схватила Лизу за обе руки, но, как я обратила внимание, целовать не стала. Бурный восторг приветствия предназначался не столько для Лизы лично, сколько объяснялся характером самой Жюли, ее бьющей во все стороны жизнерадостностью. Это как переливающийся фонтан. Если стоять близко к нему, до тебя долетают сверкающие брызги.

Наконец Жюли выпустила руки Лизы и в вихре развевающейся синей юбки развернулась к мужчине, которого с первого взгляда я не заметила. Он закрывал ворота за машиной и, прежде чем откликнуться на ликующий возглас Жюли: «Дональд! Иди скорей, познакомься с Лизой!», – подошел туда, где всем своим хромом сияла на солнце вибрирующая от невыключенного мотора машина, отключил зажигание, вынул ключ, положил его в карман и наконец приблизился со слегка неуверенным видом, разительно контрастировавшим с кипучим энтузиазмом Жюли.

Потом я узнала, что Дональду Ситону двадцать семь лет, однако он казался старше из-за того серьезного, замкнутого выражения, какое занятия наукой порой накладывают на природную застенчивость шотландца. Вытянутое лицо с высокими скулами, глубоко посаженные под нечетко очерченными бровями глаза – какого-то неопределенного орехового оттенка, который мог делаться то тусклым, то ослепительным в зависимости от настроения. Собственно-то говоря, только эти глаза и давали понять, что Дональд Ситон бывает в разном настроении. Лицо его редко теряло обычную серьезную настороженность – разве что изредка расцветало необыкновенно привлекательной улыбкой. Густые прямые волосы отказывались повиноваться расческе и топорщились во все стороны темно-каштановой копной, на солнце отливая рыжим. Старая-престарая одежда ныне находилась в плачевном состоянии, хотя даже в самом славном прошлом никогда не была «приличной». Она чем-то напомнила мне его машину – правда, не столь разукрашена. Сразу было видно, что он из тех, кого даже самые умеренные признали бы «чуток из ряда вон». Он производил впечатление умного и мягкого человека, но игривого не более, чем скалы Гибралтара. Самый поразительный контраст с Жюли.