– Вызывать духов?

– Наверное. Но потом, в тот, другой вечер… я знала, что ты придешь. Сама не знаю откуда.

«Ты всегда это знала…» Никто из нас не произнес этой фразы. Адам, не глядя на меня, стягивал с Роуэна уздечку через уши. Едва почувствовав, что голова у него освободилась, молодой конь отскочил в сторону и легкой трусцой направился прочь в потоке солнечного света. Потом опустил голову и начал щипать траву. Адам взглянул на уздечку в руках так, словно не очень понимал, что это такое или откуда взялось, а потом повернулся и аккуратно повесил ее на забор рядом со своей.

– А когда я пришел, ты решила, что легче позволить мне думать, будто ты… будто Аннабель умерла.

– А разве нет? – спросила я.

Адам повернулся, и мы впервые по-настоящему посмотрели в глаза друг другу.

– Почему ты так говоришь? Разве после того, как ты сбежала, получив время подумать… столько было всего… ты должна знать… я…

Голос его оборвался. Адам опустил голову.

Я ощутила вдруг, как что-то задело меня, что-то пронзительное и острое пробило броню безразличия, которой, точно раковиной, затянулась рана восьмилетней давности. Оказывается, мало было научиться жить с воспоминаниями о его жестокости и равнодушии – прошлое все еще волновало меня.

– Адам, – жестко произнесла я, – восемь лет назад мы поссорились, потому что были несчастны и не имели перед собой никакого будущего, если не причиним другим зло, причинять которое мы права не имели. Я же тебе сказала, я не хочу возвращаться к этому. Но ты не хуже меня помнишь наш разговор.

– О боже, да! – перебил он. – Думаешь, с тех пор я не проживал снова и снова каждую минуту этой ссоры? Я знаю, почему ты сбежала! Не считая даже Кона и твоего дедушки, у тебя хватало к тому причин! Но все равно не понимаю, почему ты не написала мне ни письма, ни единого слова, пусть даже сердитого.

На сей раз молчание растянулось, как сияющая нить, что никак не хочет лопнуть. Солнце разгорелось, и косые лучи падали из-за живой изгороди, золотя верхушки высокой травы. Роуэн покосился на нас и отошел подальше. Звук срываемой им травы громко раздавался в утренней тишине.

Когда я заговорила, голос мой уже звучал как грозное предзнаменование – порой инстинктивно чувствуешь приближение несчастья.

– Но ты ведь получил мое письмо.

Не успел Адам раскрыть рот, как я уже знала ответ. Правда была начертана на его лице.

– Письмо? Какое письмо?

– Я написала из Лондона, – выговорила я, – почти сразу.

– Я не получал никакого письма. – Он облизнул губы. – Что… что там говорилось?

Восемь долгих лет я думала о том, что бы хотела сказать. Но теперь только и произнесла, мягко и тихо: