— Будьте так добры, объясните, что это значит? — спросила Анна, у которой было так тяжко на душе, что она даже не заметила уморительной галантности, с какой сэр Дугалд расшаркивался перед ней.

— Вот это, сударыня, будет, пожалуй, трудновато для меня, — возразил сэр Дугалд. — По правде сказать, конструкцию-то я маленько позабыл… Однако попробуем. Dicor, приставить ego, будет — «я призван…» Opifer?.. Opifer?.. Что, бишь, это такое?.. Помню: signifer[46] и furcifer…[47] а это — не знаю… Полагаю, однако ж, что opifer в этом случае означает то же, что Д. М., сиречь доктор медицины.

— У нас сегодня так много дел, — сказала Анна с тоской, — не можете ли просто сказать, что вам от меня нужно?

— Да только то и нужно, — отвечал сэр Дугалд, — чтобы вы навестили раненого рыцаря и приказали своей девушке снести кое-каких медикаментов для его раны, которая, как выражаются ученые, угрожает нанести damnum fatale[48].

Анна Лейл никогда не избегала случая помочь страждущему. Она поспешно расспросила о свойствах полученной раны и заинтересовалась, узнав, что пострадавший тот самый осанистый старый вождь, которого она видела в Дарнлинварахе и еще в то время поразилась его наружностью. Проглотив на время свое горе, она поспешила предложить свои услуги почтенному старику.

Сэр Дугалд торжественно проводил Анну Лейл в комнату больного, где, к ее удивлению, находился и лорд Ментейт. При виде его она сильно покраснела и, чтобы скрыть свое смущение, принялась осматривать рану рыцаря Арденворского, но очень скоро убедилась, что ее искусство не в силах вылечить его. Что до сэра Дугалда, он возвратился в большой сарай, на полу которого, в числе многих других раненых, положили и Ранальда Сына Тумана.

— Вот что, дружище, — сказал ему рыцарь, — я уж тебе говорил, что готов для тебя сделать всякое удовольствие в награду за то, что тебя ранили, пока ты состоял под моим покровительством. По твоему желанию ходил я к мисс Анне Лейл, послал ее лечить рану рыцаря Арденворского, но все еще не могу взять в толк, на что тебе это понадобилось… Кажется мне, будто ты как-то говорил, что они друг другу родня? Только мне, как воину и командиру, есть о чем подумать и без того, а потому я, признаться, не больно вникал в ваши хайлендерские родословные.

И точно, надо отдать справедливость почтенному майору, он никогда не расспрашивал, не слушал и не помнил ничего касающегося других людей, если это не имело отношения к военному искусству или не затрагивало его собственных выгод: в этих двух случаях его память была вполне благонадежна.