— Вы ли, — проговорил он, с усилием приподняв голову в ту сторону, где лежал на постели его недавний противник, — вы ли тот, кого люди называют рыцарем Арденворским?

— Да, это я, — отвечал сэр Дункан, — чего ты хочешь от человека, которому осталось жить несколько часов?

— А мне несколько минут, — сказал разбойник, — тем более заслуги, что я хочу употребить их на пользу того, чья рука всегда была против меня; но и моя была против него… только еще выше.

— Твоя-то рука выше моей?.. Презренный червь! — молвил сэр Дункан, глядя сверху вниз на своего жалкого врага.

— Да, — отвечал разбойник твердым голосом, — моя рука хватала выше. В нашей с тобой смертельной борьбе раны, нанесенные мной, были глубже, хотя и твоя рука не оставалась без дела и давала себя чувствовать. Я Ранальд Мак-Иф, Сын Тумана. Та ночь, когда я предал твой замок пламени, дополнилась нынешним днем, когда ты пал от меча отцов моих… Припомни все зло, которое ты причинил нашему роду… Никто не был нам большим врагом, кроме одного только… одного… Но он, говорят, заколдован, недоступен для нашей мести… Скоро увидим, правда ли это.

— Милорд Ментейт, — сказал сэр Дункан, приподнявшись на постели, — этот человек — отъявленный злодей, изменник королю и парламенту, поправший законы божеские и человеческие… он один из кровожадных Сыновей Тумана… исконный враг вашего дома, и Мак-Олея, и мой… Надеюсь, вы не захотите отравить этих, быть может, последних минут моей жизни созерцанием его жестокого торжества!

— С ним будет поступлено по заслугам, — сказал Ментейт, — велите его унести сию минуту!

Сэр Дугалд решительно воспротивился этому, напомнив о заслугах Ранальда как проводника и о своем за него поручительстве; но резкий, зычный голос разбойника перебил его речь.

— Нет, — говорил Ранальд, — пусть пытают и вешают меня, пусть мой труп высыхает между небом и землей, питая ястребов и орлов с Бен-Невиса… Но зато ни этот гордый рыцарь, ни победоносный тан никогда не узнают тайны, мне одному известной; это такая тайна, от которой сердце Арденвора взыграло бы радостью, будь он хоть при последнем издыхании, а благородный Ментейт отдал бы за эту тайну все земли своего графства. Пойди сюда, Анна Лейл, — молвил он вдруг, приподнимаясь с неожиданной силой, — не пугайся того, к кому ты ласкалась в младенчестве. Скажи этим гордецам, которые пренебрегают тобой за то, что ты будто бы потомок нашего древнего рода… Скажи им, что в тебе нет нашей крови… Ты не Дочь Тумана, а родилась в таких же высоких палатах и покоилась в такой же мягкой колыбели, в каких качают младенцев в самых знатнейших хоромах.