— Милорд, — сказал Ментейт, — я знаю, что вы это говорите по дружескому ко мне расположению; надеюсь, что вы успокоитесь, когда я вам скажу, что мы с Алленом уже обсудили этот вопрос: я ему объяснил, что не в моих нравах питать бесчестные намерения относительно беззащитной девушки, а с другой стороны, ее темное происхождение препятствует мне думать о ней в ином смысле. Не скрою от вас, и Мак-Олею я сказал то же самое, что, если бы Анна Лейл родилась в дворянской семье, я бы разделил с ней свое имя и титул, но при существующих обстоятельствах это невозможно. Это объяснение, надеюсь, удовлетворит вашу светлость, так как оно удовлетворило и менее разумного человека.

Монтроз пожал плечами.

— И что же, — сказал он, — вы оба сговорились, как подобает истинным героям романа, боготворить одну и ту же особу, поклоняться одному кумиру и дальше не простирать своих претензий?

— Так далеко я не заходил, милорд, — отвечал Ментейт, — я только сказал, что при настоящих обстоятельствах, а они едва ли могут измениться, я из уважения к фамильным традициям и к себе самому не могу быть для Анны Лейл ничем иным, как только другом и братом… Но прошу вашу светлость извинить меня, — продолжал он, взглянув на свою руку, обвязанную платком, — мне пора подумать о маленьком повреждении, полученном сегодня.

— Ты ранен? — воскликнул Монтроз тревожно. — Покажи! Ах, друг мой, я, пожалуй, и не узнал бы об этой ране, если бы не пытался ощупать другую, более глубокую и скрытую. Ментейт, мне от души тебя жалко. Я сам в жизни знавал… Но не к чему тревожить старое, давно уснувшее горе!

С этими словами он дружески пожал руку своему кузену и ушел в замок.

Анна Лейл обладала некоторыми медицинскими и даже хирургическими познаниями, что в то время было не редкостью среди женщин у хайлендеров. Само собой разумеется, что о научных познаниях тут и речи не было; но те немногие простые правила ухода и врачевания, которые были им известны, почти всегда применялись женщинами или стариками, весьма опытными в этих делах благодаря беспрерывной практике. Поэтому присутствие Анны Лейл, со всеми ее прислужницами и прочими помощниками, было в высшей степени благодетельно в течение этого тяжелого похода. Заботливая внимательность и усердие Анны были безграничны, и она с одинаковой готовностью расточала свои услуги и своим и чужим, судя по тому, где это было нужнее.

В настоящую минуту она находилась в одной из комнат замка, наблюдая за приготовлением припарок из целебных трав для наложения на раны. Поминутно к ней подходили разные женщины с докладами о состоянии больных, вверенных их попечению, и она деятельно отдавала распоряжения и употребляла все наличные свои средства и познания к облегчению страждущих, как вдруг Аллен Мак-Олей вошел в комнату. Она невольно вздрогнула, потому что слышала, что он куда-то далеко уехал из лагеря по поручению маркиза; но как ни привыкла она к обычной суровости его лица, ей показалось, что никогда еще он не был мрачнее, чем в эту минуту. Он долго стоял перед ней молча, так что она почувствовала необходимость сказать что-нибудь.