– Ну?

– Что – ну? Ты отвечай, а не нукай.

– Ну, Власом. А што? – и похлопал веником по своим жилистым, волосатым ногам.

– Да так, ничего, – невозмутимо ответил я. – Хорошие имена.

– В общем… неплохие, – нерешительно, каким-то чужим голосом проговорил Фома Филимонович, переминаясь с ноги на ногу. Он, видимо, раздумывал над моим странным поведением.

– Почему неплохие – хорошие! – поправил я старика. –

Они ведь, кажется, и хлопцы настоящие, не то что их батя.

Тут Фома Филимонович с ненавистью уставился на меня и тихо спросил:

– К чему вы это все, господин хороший?

Я резко ответил:

– Ты не прикрывайся «господином хорошим», не выйдет!…

– Что так? – растерянно спросил дед.

Я решил сжимать пружину до отказа и сказал:

– Так вот, о сыновьях… Ты говоришь: к чему все это? К

тому, отец, что хорошими сыновьями гордиться надо!

Фома Филимонович шумно вздохнул. Видимо, собрался с духом и, усмехаясь, проговорил фальшивым, веселым тоном:

– А чего ими гордиться? Нечего гордиться… Сами дралу дали, а батьку-старика с внучкой бросили – как, мол, хотите, так и устраивайтесь! Им-то небось хорошо, плевать на всё, живут себе и в ус не дуют. А каково мне? Им, видать, и в ум не взбредет, что родной их батька…

– Да, вот именно, – решительно перебил я деда, – что родной их батька в это время господам хорошим в парной баньке березовым веничком задницы полирует.

Кольчугин дернулся, точно в него выстрелили. Он хотел что-то сказать, но я продолжал:

– Вот сегодня, после баньки, я с большой охотой проведаю твои хоромы, и мы разопьем по чарочке. Не раздумал?