Похитун был уже в некотором подпитии и явно намекал на новую порцию. Я ума не мог приложить, где и как он доставал спиртное. Мне казалось, что единственным и постоянным поставщиком его являюсь я, но уже часто выпадали дни, когда я не имел водки, а Похитун все-таки напивался. Открыл мне глаза Фома Филимонович. Оказывается, кроме меня у Похитуна были еще ученики, жившие в городе; им, так же, как и мне, выдавали водку, и Похитун, очевидно, не брезговал и их угощением.
– Хорошо было бы перед обедом, – мечтательно сказал
Похитун.
Я достал из тумбочки бутылку и едва сдержал улыбку: третья часть ее была уже отпита.
Похитун отвернулся и сказал:
– Пошли ко мне!
Когда он принял новую порцию и закусил выпитое долькой чеснока, я решил его уколоть:
– Здорово вам попало сегодня за этот чеснок.
– А ну его! – махнул рукой Похитун. – Не знаю, какая муха укусила его сегодня! Видно, не с той ноги встал.
– Но вы все-таки признали себя виновным.
– А что бы вы хотели? Вы когда-нибудь пробовали ему противоречить?
– Нужды не было.
– Ваше счастье. Вы бы живо убедились, что такому человеку возражать нельзя. Ему всегда надо отвечать: виноват!
– Бросьте вы этот чеснок, – посоветовал я. – Дался он вам.
– Не могу. Не могу… – ответил Похитун и выпил вторую порцию. – Отказаться от водки и чеснока – никогда! Я
привык к ним с детства. Да, да. Вы не улыбайтесь. Это единственное мое утешение… А вообще, я обделен судьбой и природой. Я жалкий и несчастный человек. Моя голова могла бы принадлежать более счастливому человеку.
А тут еще Сталинград! Господи! Вы слышали, что там творится? Настоящая окрошка, месиво какое-то, мясорубка… Я слушаю, и у меня мозги трястись начинают. Где же правда, я вас спрашиваю? Я уже ни в кого и ни во что не верю. Пусть идут они к черту, все эти гудерианы, паулюсы, кейтели, листы, браухичи и прочие. Тоже мне вояки! Еще
Москву обещали!
Меня не трогали эти душевные излияния, я знал, что они наиграны.
– Вы, я вижу, паникер. Не годится. Ничего страшного еще не случилось. И насчет Москвы вы не правы. В Москве мы еще побываем…