добавляет немец, глядя на меня прищуренными глазами. –
Она ведь тоже не ради чистого воздуха поселилась в таком месте, правда же?
– Очевидно… – отвечаю я небрежно.
– Послушайте, Лоран! – говорит Бруннер, оскаливаясь. – Помните о нашем соглашении: ничего, кроме сведений, мне от вас не нужно? Как видите, я достаточно скромен. Однако это не означает, что вам позволено замалчивать те или иные вещи по своему усмотрению…
– Оставьте ее в покое, – бросаю я все так же небрежно. – Розмари – пешка, не представляющая никакой опасности. Секретарша Тео Грабера, ювелира, которому Гораноф продал один-единственный брильянт – вероятно, чтобы выплатить вам скромное возмещение. Грабер подослал ее сюда, чтоб она следила за тем, как обстоит дело с брильянтами, которые он, очевидно, горит желанием приобрести как можно дешевле.
– Вот это уже более конкретный разговор, – бормочет
Бруннер. – Впрочем, все эти подробности для меня не новость. Я спросил только для того, чтобы вас проверить.
Я смотрю на него с укором. Потом меня вдруг осеняет:
– А вам не приходила в голову мысль, что камень, проданный Граберу, был не первый, а последний из той коллекции? И что на протяжении тридцати лет у него были все возможности распродать их по одному?
Бруннер смотрит на меня настороженно. Потом вдруг начинает хохотать хриплым смехом.
– Какой вздор, Лоран! Вы, я вижу, понятия не имеете о стоимости этих брильянтов. Трезвенник Ганеф и за сто лет не смог бы растранжирить такое богатство. Вздор!
– Я бы охотно подвез вас до центра, – тихо говорит
Бруннер, когда мы возвращаемся с другого берега. – Но
Берн – город маленький, и лучше нам не появляться вместе на виду у всех.
– Совершенно верно, – киваю я. – Мне лучше подняться на лифте.
– На лифте? Так ведь он еще полон неприятных воспоминаний.
– Если только воспоминаний, бояться нечего, – отвечаю.
Мы расстаемся.
Итак, ядрышко уже извлечено, хотя извлекать пришлось постепенно, крошку за крошкой, размышляю я, пока допотопное подъемное сооружение возносит меня в верхний город. История кое-как сложилась, хотя сборку ее приходилось производить то с начала, то с хвоста, словом, несколько не в том порядке, как дети выкладывают кубики, пока в итоге не получается подобие петуха или собаки.
Образ собаки у меня уже вполне сложился, весь целиком, хотя собаку тем временем постигла собачья смерть.