– Она сама говорила, что для бедной девушки без дома, без рода и племени, которая просит милостыню на проезжих дорогах, монастырь – просто дворец.

– Вы ошибаетесь, донья Флора, – возразил молодой человек, опечаленный мыслью, что дочь дона Иниго, несмотря на свою душевную чистоту, унизила его верную

Хинесту, которую, очевидно, считала своей соперницей. –

Вы ошибаетесь: Хинеста не нищая, быть может, после вас она одна из самых богатых наследниц Испании, Хинеста не без рода и племени, она дочь, и дочь признанная, короля

Филиппа Красивого. Да и для простой цыганки, дочери вольных просторов и солнца, феи гор, этого ангела больших дорог, даже дворец был бы темницей. Судите же сами, чем для нее станет монастырь… О донья Флора, донья

Флора, вы так прекрасны, вас так любят, зачем же унижать любящую, преданную девушку!

Донья Флора, вздохнув, промолвила:

– Значит, вы отказываетесь от помилования, дарованного вам благодаря жертве преданной девушки?

– Человек может совершить низкий поступок, когда чего-нибудь страстно хочет, – отвечал дон Фернандо, – вот и я боюсь, что свершаю низость, оставаясь с вами, донья

Флора.

Молодой человек услышал, что девушка облегченно вздохнула.

– Значит, я могу известить о вашем возвращении донью

Мерседес?

– Я приехал сообщить ей о своем отъезде, донья Флора,

а теперь скажите матушке, что мы увидимся завтра, вернее, уже нынче. Вы – ангел, приносящий счастливые вести.

– Итак, до новой встречи, – промолвила донья Флора, и во второй раз ее белоснежная рука показалась между занавесями.

– До новой встречи, – ответил Сальтеадор, вставая и прикасаясь губами к ее руке с таким благоговением, будто то была рука королевы.

Он поднял свой длинный плащ, закутался в него и, склонясь в низком поклоне перед ложем с задернутыми занавесками, будто перед троном, вынул из кармана ключ, открыл дверь, постоял, чтобы еще раз взглянуть на донью

Флору, следившую за ним через щелку, затворил дверь и словно тень исчез во мраке.