– Не знаю, какому наказанию в Испании подвергается подобное преступление, ибо в древности подобных преступлений не бывало, и у нас нет законов для подражания; но вот что я говорю моему королю: поправ священные обычаи, которые стоят на первом месте после законов церкви, мой сын Фернандо осмелился ударить меня по лицу, я же не могу ответить на оскорбление, нанесенное мне, поэтому приношу вам жалобу на преступника. Если же вы откажете мне – государь, внемлите словам несчастного отца, – я буду взывать к всевышнему, жалуясь на дона
Карлоса. – И, поднимаясь с колен, он добавил:
– Государь, вы слышите мои слова? Отныне это дело касается вас, а не меня…
И он пошел прочь; толпа молча расступилась перед ним, каждый пропускал его, сняв шляпу и склоняясь перед оскорбленным отцом.
Донья Мерседес, увидя, что дон Руис проходит мимо, даже не взглянув на нее и не вымолвив ни слова, потеряла сознание и упала на руки доньи Флоры.
Король бросил на невеселую эту сцену косой взгляд, свойственный ему, и сказал, обернувшись к дону Иниго, который был так бледен и встревожен, будто обвиняли его самого:
– Дон Иниго…
– Да, ваше величество, – отозвался он.
– А кто эта женщина – не мать ли? – И он через плечо указал на донью Мерседес.
– Да, государь, мать, – запинаясь, произнес дон Иниго.
– Хорошо. – И, помолчав, король продолжал:
– Вы – мой верховный судья, и все это в вашем ведении.
Располагайте всеми средствами, которыми вы владеете, и не смейте являться ко мне до тех пор, пока виновный не будет взят под стражу.
– Ваше величество, – отвечал дон Иниго, – уверяю вас, я сделаю все возможное.
– Действуйте без промедления, ибо это дело занимает меня гораздо больше, чем вы полагаете.
– Отчего же, государь? – спросил дон Иниго, и голос его дрогнул.
– Да оттого, что, поразмыслив надо всем, что сейчас стряслось, я так и не припомнил подобного случая в истории – никогда еще к королю не обращались с подобной жалобой.
И он удалился, важный, погруженный в раздумье, и все повторяя про себя:
– Господи, да что же это такое? Сын дал пощечину отцу!
Король взывал к всевышнему, прося раскрыть тайну, объяснить которую никто не мог. А дон Иниго все стоял, словно застыв на месте.