Фернандо, так он рычал, сражаясь с дикими зверями.

– В последний раз повторяю, негодяй, повинуйся, вложи шпагу в ножны! – повторил дон Руис с угрозой.

Было ясно: если дон Фернандо не послушается тотчас же, позора не избежать – палка опустится на его голову.

С молниеносной быстротой дон Фернандо оттолкнул дона Руиса и, сделав искусный выпад левой рукой, правой пронзил руку дона Рамиро, медлившего с защитой.

Дон Рамиро удержался на ногах, зато старик упал: такой сильный удар был нанесен ему прямо в лицо.

Зрители исступленно закричали:

– О, сын дал пощечину отцу!

– Расступитесь, расступитесь, – рявкнул дон Фернандо и бросился поднимать цветы, лежавшие на земле. Он подобрал их и спрятал на груди.

– Да разверзнутся над тобой небеса, нечестивый сын! –

простонал дон Руис, приподнимаясь, – пусть господь бог, а не люди покарает тебя, ибо за оскорбление, нанесенное отцу, он ниспосылает возмездие – Смерть ему! Смерть ему! – в один голос возгласила толпа. – Смерть нечестивому сыну, ударившему отца!

И все, выхватив шпаги, окружили дона Фернандо.

Раздался лязг – одна шпага отражала натиск целого десятка, а немного погодя Сальтеадор с горящими глазами и пеной на губах, подобно загнанному вепрю, что проскакивает сквозь свору разъяренных собак, проскочил сквозь толпу. Пробежав мимо дона Руиса, все еще лежавшего на земле, он окинул его взглядом, исполненным ненависти, а отнюдь не раскаяния, свернул в одну из улочек, ведущих на

Сакатин, и скрылся из виду.

XXVI. ПРОКЛЯТИЕ

Зрители, наблюдавшие эту сцену – причем каждый в конце концов как бы стал действующим лицом, – словно застыли.

Только дон Рамиро, завернув правую окровавленную руку в плащ, приблизился к старику и протянул ему левую руку, сказав:

– Сеньор! Окажите мне честь, позвольте помочь вам подняться.

Дон Руис согласился и с трудом встал.