– В чем дело, Дженни? – мягко и ласково спросил

Мортон. – Вы ведь знаете, сколь многим я вам обязан, и я сделаю для вас все, что смогу.

– Премного вам благодарна, Милнвуд, – ответила

Дженни, – вы всегда были добрым молодым человеком, хотя говорят, что теперь вы изменились к худшему.

– Что же говорят обо мне? – спросил ее Мортон.

– Одни говорят, что вы вместе с вигами хотите спихнуть короля Карла с трона, чтобы ни он, ни его потомки не сели на него снова; а Джон Гьюдьил болтает, что вы хотите отдать органы, которые в церкви, волынщикам, а молитвенники сжечь рукой палача в отместку за то, что король, возвратившись, сжег ковенант.

– Мои друзья в Тиллитудлеме судят обо мне слишком поспешно и слишком враждебно, – ответил Мортон. – А

между тем, Дженни, я хочу лишь свободно исповедовать мою веру, не оскорбляя ничьей; что касается семейства

Белленден, то я жажду благоприятного случая, чтобы доказать, что я так же дружески расположен к нему, как прежде.

– Да благословит вас Бог за ваше доброе сердце и за эти слова, – сказала Дженни, заливаясь слезами, – они еще никогда так не нуждались в вашей привязанности и дружбе… Они умирают с голоду: у нас нечего есть.

– Боже милостивый! – воскликнул Мортон. – Я слышал, что вам приходится трудно, но мне и в голову не приходило, что вы голодаете. Возможно ли это? Неужели обе леди, а также майор…

– Они так же страдают, как самый последний из нас, –

ответила Дженни, – ведь они делятся последнею крошкой хлеба и едят вместе со всеми, кто в замке; честное слово, мои бедные глаза видят зараз, по крайней мере, пятьдесят пятен разного цвета, и все это от слабости, а голова идет кругом, так что я не могу устоять на ногах.

Впалые щеки бедной Дженни и заострившиеся черты свидетельствовали о том, что она говорила сущую правду.

Мортон был потрясен.

– Садитесь же, ради Бога! – сказал он, усаживая ее насильно на единственный стул, имевшийся в помещении. Не находя себе места, в нетерпении и отчаянии он принялся ходить взад и вперед по комнате. – Но я ничего не знал! –

воскликнул он прерывающимся от волнения голосом, – я и не мог об этом узнать. О, хладнокровный, жестокосердный фанатик! Коварный негодяй! Кадди, давай скорее поесть и вина – все, что найдешь!

– С нее довольно и виски, – пробурчал Кадди. – Разве кто-нибудь мог подумать, что у них так плохо с едою, когда вот эта девчонка выплеснула на меня столько славной горячей похлебки с капустой.

Как ни была истощена и измучена Дженни, все же, вспомнив о своем героическом подвиге при штурме повстанцами замка, она залилась смехом, тотчас же перешедшим в судорожные всхлипывания.