– Вы говорите о битве, которая произошла несколько лет назад? Я был в то утро у Монмута, дорогой друг, и частично видел происходящее, – сказал незнакомец.

– В таком случае вам довелось повидать жаркое дело, –

заметил Кадди. – Оно навеки избавило меня от желания воевать. Я так и подумал, что вы военный, судя по вашему красному, расшитому галуном кафтану и шляпе с полями.

– А на какой стороне были вы сами, друг мой? – продолжал любознательный незнакомец.

– Ага, молодой человек! – отозвался Кадди, лукаво поглядев на него, – таковым, во всяком случае, этот взгляд показался ему самому. – Что же мне отвечать на этот вопрос, когда я не знаю, кто его задает.

– Одобряю ваше благоразумие, но только оно излишне: я знаю, что вы принимали участие в этом деле как слуга

Генри Мортона.

– Верно! – воскликнул изумленный Кадди. – Но как вы про это дознались? Мне, конечно, нечего беспокоиться, потому что солнышко светит теперь в нашу сторону. Хотел бы я, чтобы мой господин был жив и увидел, как все обернулось.

– А что с ним случилось? – спросил незнакомец.

– Он погиб на судне, когда плыл в эту постылую Голландию, – сгинул, как его и не было: все на судне погибли, и мой бедный господин вместе с ними. Ни о ком из них с той поры не было ни слуху ни духу. (Тут Кадди громко вздохнул.)

– Вы были к нему привязаны, не так ли? – продолжал незнакомец.

– А как же иначе? Его лицо манило, как говорится, точно скрипка, ведь кто бы на него ни взглянул, тому он сразу по душе приходился. А какой храбрый солдат! Если б вы видели его на мосту, как он носился взад и вперед, словно летучий дракон, заставляя наших людей сражаться, хотя им этого не слишком хотелось. Там только и были что он да этот виг по имени Берли; когда бы два человека могли выиграть битву, нам бы потом не пришлось платить за этот день своей шкурой.

– Вы упомянули о Берли. Не слышали, жив ли он?

– Не очень-то много я о нем знаю. Болтают, что он побывал за границей и что с ним наши страдальцы не пожелали встречаться, потому что он убийца архиепископа.

Вот он вернулся домой еще упрямее прежнего и, как говорят, порвал со многими пресвитерианами. И даже теперь, когда к нам в последний раз прибыл принц Оранский, Берли не смог добиться ни покровительства, ни должности, потому что с ним никто не захотел иметь дела из-за его чертова нрава, и с той поры о нем ничего не слыхать.

Правда, поговаривают, будто досада и злость сделали его совсем сумасшедшим.

– А скажите… – запинаясь, произнес незнакомец, –

знаете ли вы что-нибудь о лорде Эвенделе?

– Знаю ли я что-нибудь о лорде Эвенделе? Знаю ли я?