подобных случаях мужчины понимают друг друга с одного взгляда и не задают неуместных вопросов. Было ясно, что такой находчивый хитрец, как Асен, не упустит из виду более удобный выход – по лестнице через прихожую.

Все так же тихо моросил дождь.

Аввакум посмотрел на часы – прошло всего десять минут.

Кто-то шел по тротуару. Шаги были нетвердые – то быстрые, то заплетающиеся. «Пьяный», – подумал Аввакум. Потом почему-то вспомнилась Виолетта, и в сознании сразу же возникла навязчивая мысль о сходстве ее с молодой Ириной на фотографии, снятой семнадцать лет назад на палубе дунайского парохода.

Пьяный прошел мимо. Если бы не шум дождя, можно было бы подумать, что весь мир превратился в бесконечную темную и безжизненную пустыню.

Как хорошо, что у часов светящийся циферблат! Как ни привык Аввакум к долгому выжиданию, в такой обстановке минуты казались часами.

Прошло всего лишь двенадцать минут, и вдруг тишину нарушил резкий, как выстрел, щелчок английского замка.

Аввакум, не видя, чувствовал, что Кантарджиев стоит на бетонных ступеньках крыльца, прислушивается и оглядывается по сторонам. Затем послышались тихие шаги по каменным плитам. Идущий, видимо, остановился у калитки и постоял там немного. В эти короткие секунды, пока он стоял у калитки, Аввакум испытывал странное ощущение, будто находится под прицелом, словно чей-то тяжелый взгляд устремлен ему прямо в лицо. Такое ощущение нельзя было объяснить каким-либо внешним воздействием, потому что насыщенный до предела влагой мрак был абсолютно непроглядным.

Секунды тянулись томительно долго. Аввакум не решался двинуться ни на шаг в сторону, потому что тот, другой, который стоял у ворот, мог услышать шорох его шагов. Несмотря на промозглую сырость, щеки Аввакума горели, а в глазах мелькали огненно-красные и зеленые точки. Впервые в жизни он чувствовал себя таким беспомощным, словно был связан по рукам и ногам.

Прошло еще несколько секунд.

Вдруг от калитки донесся тихий, сдержанный мужской смех. Не было никакого сомнения, что смеялся Асен.

Словно тысячи игл впились в плечо Аввакума. Инстинктивно он сунул руку за подкладку плаща, в глубокую округлую складку. Но увы! Уже более месяца там ничего не было, кроме забытой отсыревшей спичечной коробки.

В тот же миг калитка скрипнула и с тротуара послышались торопливые, почти бегущие шаги, которые замерли в направлении сосновой рощи.

Аввакум потер лоб и перевел дух. Неприятное ощущение исчезло вместе со скрипом калитки, в тот момент, когда он машинально сунул руку за подкладку.

Напряжение спало, и он с удовольствием подставил лицо под дождевые струйки и постоял так, подняв голову к невидимому небу. Холодные ручьи текли за воротник рубашки, на грудь. «Стою, как безнадежно влюбленный юнец», – подумал Аввакум и нахмурился. Он был крайне зол на себя.