– Я осужден и отвержен! – вскричал он. – И самый мерзкий демон преисподней прислан мучить меня!

– Я жив, милорд, – сказал Бонтрон, – а чтоб вы тоже могли жить и радоваться жизни, соизвольте сесть и ешьте ваш обед.

– Сними с меня кандалы, – сказал принц, – выпусти меня из темницы, и хоть ты и презренный пес, ты станешь самым богатым человеком в Шотландии.

– Дайте мне золота на вес ваших оков, – сказал Бонтрон,

– и я все же предпочту видеть на вас кандалы, чем овладеть

сокровищем… Смотрите!. Вы любили вкусно поесть –

гляньте же, как я для вас постарался.

С дьявольской усмешкой негодяй развернул кусок невыделанной шкуры, прикрывавший предмет, который он нес под мышкой, и, поводя фонарем, показал несчастному принцу только что отрубленную бычью голову – знак непреложного смертного приговора, понятный в Шотландии каждому. Он поставил голову в изножье ложа, или, правильней сказать, подстилки, на которую бросили принца.

– Будьте умеренны в еде, – сказал он, – вряд ли скоро вы снова получите обед.

– Скажи мне только одно, негодяй, – сказал принц, –

Рэморни знает, как со мной обращаются?

– А как бы иначе ты угодил сюда? Бедный кулик, попался ты в силки! – ответил убийца.

После этих слов дверь затворилась, загремели засовы, и несчастный принц вновь остался во мраке, одиночестве и горе.

– О, мой отец!. Отец. Ты был провидцем!. Посох, на который я опирался, и впрямь обернулся копьем…

Мы не будем останавливаться на потянувшихся долгой чередой часах и днях телесной муки и безнадежного отчаяния.

Но неугодно было небу, чтобы такое великое преступление свершилось безнаказанно.

О Кэтрин Гловер и певице никто не думал – было не до них: казалось, всех только и занимала болезнь принца, однако им обеим не дозволили выходить за стены замка, пока не выяснится, чем разрешится опасный недуг и впрямь ли он заразителен. Лишенные другого общества, две женщины если не сдружились, то все же сблизились, и союз их стал еще теснее, когда Кэтрин узнала, что перед нею та самая девушка-менестрель, из-за которой Генри

Уинд навлек на себя ее немилость. Теперь она окончательно уверилась в его невиновности и с радостью слушала похвалы, которые Луиза щедро воздавала своему рыцарственному заступнику. С другой стороны, музыкантша, сознавая, насколько превосходит ее Кэтрин и по общественному положению и нравственной силой, охотно останавливалась на предмете, который был ей, видимо, приятен, и, исполненная благодарности к храброму кузнецу, пела песенку «О верном и храбром», издавна любимую шотландцами: