Англии, и, если удастся, укрываться там до тех пор, пока его однополчане не напишут ему, а поверенный не пришлет денег, и тогда уже только явиться под своим настоящим именем и предложить Хейзлвуду и его друзьям любое объяснение или удовлетворение, которого те пожелают. С этой целью он преспокойно добрался до деревни, которую мы назовем Портанферри (но которую, однако, под этим названием наш читатель напрасно будет искать на карте графства). Большая открытая лодка должна была вот-вот отчалить от берега, чтобы идти в морской порт

Элдонби в Камберленде. Туда-то и отправился Браун, решив остаться в этом городке до тех пор, пока не получит писем и денег из Англии.

Во время этого короткого путешествия он вступил в разговор с сидевшим на руле хозяином лодки, веселым стариком, которому, как и большинству рыбаков на этом побережье, не раз случалось помогать контрабандистам.

Поговорив о том о сем, Браун попытался повернуть разговор на Мэннеринга и его семью. Старик слыхал о нападении на Вудберн и осуждал контрабандистов.

– Не дело это – рукам волю давать. Черт бы их побрал!

Так они весь край против себя восстановят. Ну уж нет!

Когда я этим занимался, у меня с таможенными было просто: нашел – так твое, забрали товар – ну что ж поделать, их счастье, значит. А коли обмануть удалось, то, выходит, я в барыше... Нет, ворон ворону глаз не выклюет.

– Ну, а полковник Мэннеринг? – спросил Браун.

– Да и он тоже не очень умно поступил, что вмешался.

Вы не подумайте, что я его ругаю за то, что он таможенных спас; это он правильно сделал. Только нечего было джентльмену из-за бочек водки да ящиков с чаем, что для бедного люда привезены были, тут у нас сражение устраивать. Но что там говорить, он человек знатный, да еще военный, а такие с нашим братом что хотят, то и делают.

– А что дочь его? – спросил Браун и почувствовал, как сердце заколотилось. – Она, говорят, тоже за кого-то знатного замуж выходит?

– Это за Хейзлвуда, что ли? – сказал рулевой. – Да нет, все брехня одна. Сколько времени уже, как каждое воскресенье Хейзлвуд непременно дочку покойного Элленгауэна из церкви домой отвозит. Ведь моя-то дочка Пегги в

Вудберне служит. Так вот, она уверяет, что молодому

Хейзлвуду не больше дела до мисс Мэннеринг, ну чем вам, что ли.

Горько раскаиваясь в том, что он так опрометчиво поверил слуху, Браун все же обрадовался, что подозрения, толкнувшие его на столь необдуманный поступок, были, по-видимому, лишены всякого основания и Джулия ему верна. «Но какого же она теперь будет мнения обо мне? И

как она отнесется к моему поведению? Она ведь, должно быть, уверена, что я сознательно не пощадил ни ее душевного покоя, ни ее чувств ко мне...»