Как он недостаточно считался со мной в мое отсутствие?

– Джим, – сказал я, – объясни же наконец, в чем дело! Я

не в силах больше выносить эту неизвестность!

– Ну, – сказал он, – я знаю, что это была большая вольность с моей стороны… Я официально заявил, что ты никакой мой не компаньон, а просто разорившийся художник, что к денежным делам и счетам я тебя почти не допускал. Я сказал, что никак тебе не мог объяснить, чье имущество – чье. Мне пришлось так сказать, потому что некоторые записи в счетных книгах…

– Ради всего святого перестань меня терзать! – вскричал я. – Скажи, в чем ты меня обвинил.

– Да в том, о чем я тебе говорю, – ответил Джим. – Ведь ты не был официально оформлен как мой компаньон, и я заявил, что ты просто мой клерк, а компаньоном я тебя называл, только чтобы польстить твоему самолюбию. И

поэтому я записал тебя кредитором – за твое жалованье и за деньги, которые ты мне одолжил. Ну, и…

Я еле устоял на ногах.

– Кредитором? – вскричал я. – Кредитором! Так, значит, я не банкрот?

– Нет, – сказал Джим. – Я знаю, это была большая вольность…

– Да какая там вольность! Ну-ка, прочти это письмо, –

перебил я, кладя перед ним на стол послание мистера

Грегга, – а потом зови сюда свою жену, выбрось к черту эту дрянь, – тут я схватил холодную баранину и швырнул ее в камин, – и пойдемте ужинать с шампанским. Правда, я уже ел, но в такой вечер я готов отужинать хоть десять раз. Да читай же письмо, плаксивый осел! Не думай – я не сошел с ума. Идите-ка сюда, Мэйми! – крикнул я, открывая дверь спальни. – Давайте мириться и расцелуйте как следует вашего мужа. А после ужина отправимся куда-нибудь танцевать, и я буду вальсировать с вами до зари.

– Да что все это значит? – воскликнул Джим.

– Это значит, что сегодня мы будем ужинать с шампанским, а завтра уедем в Вейпор-Велли или в Монтерей, –

ответил я. – Мэйми, идите переоденьтесь, а ты, Джим, садись и пиши Франклину Доджу прощальное письмо.

Мэйми, вы оказались правы, дорогая моя, – я все это время был богат, но только сам об этом не знал.

Глава XIX