– Нету ее тут? Не обозначена? – допытывался Зарубин.

– Ничего не разберу.

– А что видишь? – нахмурив брови, спросил Зарубин.

Губы у старика дрогнули, и он сознался:

– Ничего не вижу…

Это вызвало общий смех. Зарубин улыбнулся. «Что мы от старика требуем? – подумал он. – Наверное, и карту видит впервые!»

– Совсем ничего не видишь? – смеясь, спросил Охрименко.

– Все вижу, но ничего не разберу.

Дедушка Макуха хлопнул себя по ляжкам и хихикнул.

– Говоришь – китайская грамота? Это тебе, мил парень, не в старостах ходить, – уколол он Полищука.

Полищук беспомощно развел руками.

– Не приходилось иметь с ней дела, вот что, – оправдывался он. – А ты, видать, искушен в этой науке? – обратился он к Макухе.

Дед сразу перестал смеяться.

– Искушен, искушен! – передразнил он старосту. – Обо мне сейчас речи нет. Мой черед еще не подошел.

Зарубину вдруг стало жаль старика. Он пришел ему на выручку.

– Ты сам бывал в больнице когда-нибудь? – спросил он старосту.

Обрадованный тем, что со злополучной картой покончено, Полищук оживился, разгладил желтую, прокуренную бородку и рассказал, что лет пять-шесть назад ему довелось бывать в больнице. Он доставлял туда пиломатериалы.

Полищук хорошо помнил объездную дорогу и расположение зданий на территории больницы.

Рассказ старосты удовлетворил Зарубина. Он встал, заложил руки в карманы, прошелся по избе и остановился у окна. На дворе сгущались сумерки. Тихой, безлюдной выглядела единственная улица леспромхозовского поселка.

Никого не видно на ней. Окна в домишках закрыты наглухо ставнями, не пропускают света. А может, дома пустуют.