– Хочешь жить – веди в бомбоубежище! – кричал кому-то по-немецки Веремчук.

– Забирайте со складов все до нитки! – громко командовал Добрынин. – Людей выстраивайте по четыре в ряд.

Фролов! Фролов! Ко мне!

Колонна заключенных росла – значит Рузметов успешно действовал внутри тюрьмы.

– Передайте Толочко, чтобы закрыл шоссе и никого не пропускал, – передавалась команда, видимо, исходившая от Рузметова. – Пусть ведет огонь из всех пулеметов.

– Полищук! Где ты?

– Здесь, сынок! Здесь! – отозвался староста и вместо

Трофима Снежко, который его позвал, облапил незнакомого партизана.

– Что с тобой, дедок? – рассмеялся тот. – Пасха, что ли, что ты христосуешься?

– Да я же тут, Полищук! – сказал Снежко, стоявший рядом.

– Отбой! Кончать! – крикнул выбежавший во двор

Рузметов. – Выводи людей, Федор Власович. Меня ожидай около леса. Я задержусь. Прикрою отход.

Распахнулись ворота.

Огромная масса людей, оборванных, полураздетых, стремительным потоком полилась на шоссе.

Заключенных, количество которых еще никто не знал, вели в старый лагерь отряда. Осталось пересечь большак, а там уже лес. Впереди Кострова крупным шагом шел

Снежко. – Внезапно кто-то крикнул:

– Мины!

Но было уже поздно. Что-то вспыхнуло, грохнуло рядом с Костровым и Снежко.

«Глупая смерть», – мелькнуло у Кострова, и сознание его оборвалось.

13