Лишь Табита, которая устала стоять, опустилась на камень и, по чистой случайности, угодила на колени местному жителю, который сел на него раньше, и, не обращая внимания на его попытки сбросить ее с себя, принялась обмахиваться широкополой шляпой.

– Ах, – сказала она, – не переживай. Если нас убьют, значит убьют. Лично мне интересно послушать их мнение. Я очень даже рада, что попала сюда.

– Ты слышишь их ответ, Эдит, – сказал Руперт, – и ты должна понять мою позицию. У тебя есть возражения?

– Твоя позиция мне ясна и понятна, Руперт, как ясно и то, что человеку подчас сложно, я бы даже сказала, архисложно, вырваться из опутавших его оков. – И она посмотрела на Меа и умолкла.

– И вновь не те слова, – пробормотала владычица Тамы с нежной улыбкой, – то, что ты называешь оковами, на самом деле узы, канаты любви – слишком толстые, чтобы их перерезать, слишком крепкие, чтобы разорвать.

– Что касается возражений, – продолжала Эдит, делая вид, будто не слышит ее мелодичного голоса, ее поэтичных слов, – у меня нашелся бы не один десяток, однако поскольку мы не хотим быть зарезанными твоими милыми протеже, то наверно мне стоит придержать язык и дать тебе месяц на то, чтобы ты одумался. Правда, я вряд ли соглашусь чахнуть здесь все это время.

– Не хочешь, не надо, – вновь перебила ее Меа. – Тебя никто не держит, дорога всегда открыта. Я дам тебе верблюда, дам солдат и пищу, а позже письмом сообщу, какое решение принял Захед. Я смогу написать очень хорошее письмо по-английски, я изучала ваш язык в Луксоре. Или ты предпочла бы, чтобы я написала его по-арабски?

Услышав эту колкость, Дик злорадно ухмыльнулся. Его оскорбленной душе было приятно видеть, что в кои-то веки Эдит получила по заслугам. Табита же расхохоталась. Общий эффект был таков, что Эдит быстро поменяла свое мнение.

– Да, я останусь, – сказала она, как будто только что не предлагала нечто противоположное, – ибо считаю своим долгом дать ему все взвесить и принять решение.

– Рада, что ты остаешься, – ответила Меа, – для моего народа это великая честь. Я дам тебе хороший дом, высоко на горе, ибо здесь внизу твой большой рот может поймать лихорадку, и тогда ты останешься здесь надолго. – С этими словами она повернулась и отдала резкий приказ, услышав который, несколько человек вскочили и, поклонившись ей, бросились его исполнять.

– Что это? – нервно спросил Дик.

– Ничего, – ответила Меа, – я всего лишь велела им подготовить дом на горе и отнести туда ваши вещи, а также выставить вокруг дома стражу, чтобы вас никто не обидел. А теперь мне пора. Доброй ночи! – сказала она и, встав с места, поклонилась своему народу, затем гостям, и наконец, в знак уважения к Руперту, подняла его руку и дотронулась ею до своего лба. После чего сошла с помоста на пол, где ее тотчас со всех сторон окружила вооруженная стража. Вслед за Бахитой, она в плотном кольце воинов прошествовала вдоль прохода между центральных колонн огромного зала, сопровождаемая с обеих сторон криками «Тама! Тама!», как то вошло в обычай у местных жителей в дни этой церемонии.