Затем Катафа снова подошла к дому, присела на корточки и прислушалась. Сквозь шепот листьев до нее долетело ровное дыхание спящего Дика. В домике было темно, но глаза ее скоро привыкли к мраку, и маленькие кораблики начали вырисовываться, стоя на своих полках и как бы охраняя сон растянувшегося под ними спящего Дика.
Однажды, давно уже, в первую же ночь, проведенную ею на острове, Катафу вдруг охватило желание поджечь дом, но кораблики спасли Кернея и мальчика. Теперь желание возросло с новой силой, и кораблики уже не были достаточно могущественны, чтобы противодействовать ему. Катафа уже брала один из них в руки, и хотя его божество сейчас же заставило Кернея броситься спасать его, но, кроме этого, оно ничего не сделало, — оно не могло даже защитить Кернея, когда Нанауа схватил его в рифе. Вероятно, это было очень слабое божество.
Катафа могла рассмотреть маленькую полочку и лежавшую на ней коробку спичек. Она поднялась на ноги совершенно беззвучно и уже двинулась к полке, когда внезапно человеческий голос заставил ее остановиться. Это был голос Дика, переживавшего во сне испуг при виде высадившихся на берег.
— Катафа! — раздался его голос в ночной тишине. — Хаи, аманои Катафа, помоги мне, он схватил меня!
Затем последовало бормотанье каких-то непонятных слов, замерших в тишине ночи, и можно было расслышать, как Дик тревожно метался во сне.
Девушка продолжала стоять неподвижно; звезды озаряли ее своими трепетными лучами, и ветер раздувал ее волосы. Что-то встало между нею и злым желанием погубить Дика, голос юноши, внезапно потрясший ночную тишину, поколебал ее намерение; это был призыв на помощь, впервые направленный к ней человеческим существом.
Она стояла, подняв голову, как стоит человек, пытающийся уловить отдаленный звук. Затем она бесшумно удалилась, перешла через лужайку и скрылась среди деревьев.
Лежа в своей беседке между деревьями, Катафа раздумывала над тем, что теперь бог Нанауа уже собирался схватить Дика своими огненными когтями и внушил ей решение поджечь дом, но Дик попросил ее помощи, и она помогла ему тем, что не подожгла крыши. Она совершенно не могла понять, почему рука ее задержалась и почему призыв на помощь так быстро разрушил ее намерение.
На следующий день и еще в течение многих дней Катафа, удаляясь от Дика, часто сидела одна, задумавшись; но где бы она ни была, у опушки леса или на берегу лагуны, если только Дик находился где-нибудь на виду, лицо девушки было обращено в его сторону, а глаза украдкой следили за ним.
Страшная борьба происходила в ее существе. Дик до сих пор не мог забыть Кернея, который не раз пытался нарушить священное табу колдуньи Джуан, и сам Дик был виноват в том, что не позвал ее, когда приехали люди с Таори. По временам Катафой овладевало прежнее раздражение против Дика, и она схватывала копье или нож и бесшумно подкрадывалась, чтобы убить его. Но вдруг ей слышался голос Дика: «Хаи, аманои Катафа, помоги мне», — и рука ее бессильно опускалась.