Он двинулся к своей добыче, вытянувшейся на земле без движения, но был остановлен Феликсом.

— Самка, — снова сказал Феликс.

Самка вышла из чащи на выстрел и почуяла человека.

Подобно тому, как два заводных автомата проделают ряд торжественных движений, если их пустить одного за другим, так же и теперь самка проделала точь-в-точь все то, что проделал до нее самец: принялась, как безумная, бегать взад и вперед, потом ринулась прямо навстречу ветру.

— Мне, — сказал Берселиус и прошел шагов двадцать к ней навстречу.

Холодный и недоступный до таинственности Берселиус с самого начала экспедиции весьма мало выказывал истинную свою природу своим спутникам. Но то, что он дал увидеть до сих пор, не уменьшило уважения к нему Адамса.

Главным источником власти этого человека над окружающими было самообладание. Когда он выговаривал носильщикам за исчезновение мальчика, то сделал это в немногих тихих словах, после которых они молча разбрелись по местам, дрожа от страха. Животный инстинкт подсказывал им, что в этом спокойном человечке с остроконечной бородкой кроется страшное животное, которому одно только его самообладание мешает вырваться наружу.

Берселиус дал носорогу подойти приблизительно на пятьдесят шагов, прежде чем разрешил Адамсу стрелять. Он до тонкости оценил силу воли и выдержку американца и знал, что за чертой этого расстояния не может на них положиться, ибо нет человека, рожденного женщиной, который, не имея опыта в охоте на крупного зверя, был бы способен целиться в нападающего носорога на расстоянии менее пятидесяти шагов.

По лесу раздался громоносный топот скачущего чудовища. Будь у него даже пуховая подушка вместо головы, один только натиск туловища весом в три тонны означал верную смерть; голова же носорога является оружием разрушения, задуманным в те времена, когда по свету прогуливался мегатерий, и длинный острый рог распорол бы слона с такой же легкостью, с какой острый перочинный нож вспарывает кролика.

Навстречу этой голове, несколько справа от нее, с винтовкой в руке, стоял Берселиус. Он даже не вскинул ружья на плечо, пока зверь не миновал назначенного им предела, после чего целился с такой ужасающей медлительностью, что Адамс чувствовал капли пота, муравьями сбегающие у него по лицу, и даже Феликс с усилием глотнул, как если бы у него в горле застряло что-то тошнотворное. Это была чудесная картина отваги, самообладания и холодной уверенности.

На расстоянии двадцати пяти шагов, и даже чуть поменьше, выстрел грянул. Чудовище словно споткнулось, подобно первому, о невидимую проволоку и покатилось с разгона, визжа, взрывая землю и разбрасывая траву, к самым ногам Берселиуса, где замерло в неподвижности смерти. Верная своей роли автомата самка учуяла человека, как учуял его самец, порыскала кругом, как и он, как он, ринулась в атаку и умерла той же самой смертью.