Через несколько минут выступила наружу и вся ее фигура с протянутой кверху бесконечной шеей, в конце которой виднелась нелепая голова с маленькими, тупыми, бесполезными рожками, то роясь в листве, то оборачиваясь и оглядывая местность в поисках опасности.

Феликс лежал неподвижно, как бревно; потом, выгадав минуту, когда голова жирафы спряталась в листве, он поднялся на колено и прицелился.

Грянул оглушительный выстрел — жирафа свалилась, ревя, визжа и брыкаясь, а Феликс, отброшенный назад, вытянулся на спине, под облачком прозрачного синего дыма.

Казенная часть ружья взорвалась. Он стрелял из правого ствола, но сотрясением спустило также и второй курок.

Дикарю показалось, будто большая черная рука ударила его по лицу и отшвырнула назад. Он с минуту пролежал в ошеломлении, затем сел, и вот! Солнце померкло, и он очутился в непроглядном мраке…

Он ослеп, ибо глаз его как не бывало, а на месте носа получилась впадина. Представлялось, будто он надел красное бархатное домино, и он так и сидел в солнечных лучах с рассеивающейся над ним в воздухе последней сизой дымкой и не мог понять, что такое случилось с ним.

Он не имел представления о слепоте; мало был знаком с болью. Англичанин на его месте кричал бы от муки; но главное для Феликса, хотя боль и была сильна, было то, что солнце «ушло к черту».

Он поднес руку к больному месту и нащупал изуродованное лицо, но это ничего ему не сказало.

Внезапный черный мрак был не тот, который получается, если закроешь глаза; это было нечто иное, и он поднялся на ноги, чтобы разузнать, в чем дело.

Теперь он мог чувствовать темноту, и сделал несколько шагов, чтобы узнать, можно ли пройти ее насквозь; потом подпрыгнул, чтобы посмотреть, не будет ли светлее наверху, и снова опустился на четвереньки, пытаясь подползти снизу, и кричал и гикал, в надежде прогнать ее.

Но то была великая темнота, через которую не перескочить, хотя бы он подскочил до самого солнца, и под которую не подползти, будь он тонок, как лезвие ножа, и которой не прогнать криком, хотя бы он кричал целую вечность.

Он быстрыми шагами зашагал прочь, потом перешел на бег. Бежал он быстро, но какой-то инстинкт в ногах предупреждал его о неровностях почвы. Взорвавшееся ружье валялось в траве, там, где он уронил его, мертвая жирафа лежала на месте своего падения — около деревьев; ветер дул, травы кивали, солнце раскинулось пирамидой света от горизонта, а в сверкающей вышине повисла черная точка, колеблясь над сраженным животным на опушке леса.

Черная фигура продолжала сломя голову мчаться вперед. Она описывала огромный крут, гонимая в небытие потемок бушующей внутри нее черной душой.