Адамс проснулся с восходом солнца и убедился, что ружья его и патронташа как не бывало. Носильщики ничего не могли сказать. Он достаточно научился туземному наречию, чтобы расспросить их, но они только и делали, что трясли отрицательно головой, и Адамс начал было обдумывать, как воздействовать на них, когда Берселиус вылез из палатки.

Силы его возвратились. Растерянный взгляд исчез, но выражение лица стало другим. Вечная полуулыбка, являвшаяся такой своеобразной принадлежностью его лица, совершенно исчезла. Спокойный взгляд, ни на кого не смотревший снизу вверх и ни перед кем не опускавшийся, властное выражение и развязность, присущая ему, полному самообладания и силе, — куда девалось все это?

Глядя на своего спутника, Адамс испытал то, что мы испытываем при виде внезапно изуродованного человека.

Кому не приходилось видеть человека, внезапно изменившегося вследствие несчастного случая на охоте, железнодорожного крушения или большого горя; человека, о котором говорят: «Да, он уже совсем не тот, кем был до своего несчастья».

Вчера еще этот человек был бодр и весел, полон ума и жизненной силы, сегодня же вы видите совершенно иное создание, с отвислой губой, потухшим взглядом и неуверенностью движений, выдающей слабость низшего ума.

У Берселиуса губа не отвисла, и в манерах не было недостатка нормальной решимости здорового человека; происшедшая в нем перемена была не так резка, но более чем очевидна. Природа так высоко поставила его над другими людьми, что даже трещина в пьедестале, и та была заметна; что же касается повреждения, нанесенного самой статуе, то понадобится лестница времени, чтобы добраться до него.

Сегодня Берселиус не только не казался угнетенным, но, скорее, даже веселым. Он умылся, дал перевязать себя Адамсу и сел за жалкий завтрак из мясных консервов и маниоковых лепешек, с водой, зачерпнутой тыквенной бутылкой из пруда.

Он не упоминал о тумане в голове, и Адамс тщательно обходил этот вопрос.

«Проспался!» — подумал Адамс. — А все-таки, это не тот человек. Он в десять раз стал человечнее и более похож на других. Интересно, сколько времени это может продлиться? Должно быть, до тех пор, пока он будет чувствовать себя больным».

Он встал за своей трубой, когда Берселиус, который теперь кончил завтракать и также встал на ноги, поманил его к себе:

— Мы отсюда пришли? — спросил он, указывая на запад.

— Да, — сказал Адамс, — отсюда.

— Видите линию горизонта? — спросил Берселиус.

— Да, я вижу эту линию.

— Так вот — память доводит меня до этой линии, но не дальше.

«Беда! — подумал Адамс, — опять все начинается сначала!»