Ян, правда, был в безопасности, но тяжело переживал гибель друга и арест Мусит. Только сознание исполненного долга могло его утешить. Ведь перепуганные члены казачьей делегации поспешно и тайно покинули Баку!

Никакого соглашения, конечно, не заключили. Зато голова большевика Абола была оценена в двадцать тысяч золотом! Его искали всюду, но бакинская партийная организация бережно охраняла его.

Именно из-за этого взяли и Марию Габриелян, когда она, после нескольких дней отсутствия, решила зайти домой за вещами. Это было за день до казни Филиппа.

Бедная бабушка так переживала за нее и ее латыша, когда кругом начались аресты, что места себе не находила. Увидев Марию, она от радости прослезилась.

— Азиз-джан, пришла! А я уж и не чаяла тебя видеть. Арусяк в Тифлисской тюрьме, думала, что и тебя взяли. Приходили фараоны, спрашивали твоего латыша… Я наотрез отказалась от него! Что поделаешь, хороших людей хватают, терзают, убивают…

Как хорошо было молча прижаться к своей бабо и вдыхать запах родного гнезда, слушать ее воркотню, немного отдохнуть, прийти в себя, набраться новых сил. Они сидели на низкой тахте — старая и молодая — в обнимку, а по лестнице уже поднимались за Марией.

Околоточный — дородный азербайджанец — вошел в комнату без стука. Мария встретилась с ним глазами и все поняла.

— Идем, тебя зовут, — просто, даже мягко, сказал он.

— Куда, куда ее зовут? — вскрикнула бабушка и загородила собой внучку. Видно, забыла, что не сможет ни прикрыть, ни защитить ее. Мария нагнулась, чтоб поцеловать свою бабо на прощанье, но околоточный сказал, что и старушку тоже зовут.

— Зачем берете бабушку? Отпустите ее! Видите, какая она старая? — не выдержала Мария.

— Иди, не твое дело! — толкнул ее в спину полицейский, которому из рук в руки передал их внизу околоточный.

Вели их двое. Шли медленно, как всегда ходила бабушка, в своем вечном низком поклоне, в который согнула ее болезнь. Всю дорогу она плакала, просила, заклинала отпустить внучку. Встречавшиеся на пути люди с удивлением провожали их глазами, но никто не проронил ни слова в защиту: запуганные горожане старались подальше держаться от полиции!

У бабушки от волнения подкашивались ноги, она быстро уставала и несколько раз присаживалась на попадавшиеся по дороге тумбы.

Наконец Магазинная улица кончилась. Марию первую повели в управление, а бабушку, вконец ослабевшую, почти тащили под руки с двух сторон полицейские. Их так быстро разъединили, что они даже не успели проститься.

— Нет, нет, не уводите ее! Она же ни в чем не виновата! Ребенок еще, азиз-джан! Целую твои ноги! — закричала бабушка, увидев, как полицейские втолкнули внучку в подвал.